Женщина-ветер
Шрифт:
– Ты хотя бы сейчас понимаешь, как рисковала, общаясь со своей подружкой?
Марк иногда разговаривал со мной, как с ребенком. Я спрашивала себя, насколько я его люблю, чтобы и дальше терпеть такое обращение. Хотя, может, именно в этом и выражается его любовь? Он опекает меня… И как еще можно обращаться с женщиной, которая сначала добровольно села в тюрьму, а потом легко простила ту, по вине которой это произошло? Конечно, он был обеспокоен моим психическим состоянием…
– Марк, мы теряем время. Мне надо уехать. Не могу же я и дальше испытывать судьбу, находясь здесь. Это просто счастье, что квартиру не обыскали.
– У него не было права, – устало проговорил Марк. – Но как ты выйдешь отсюда?
– Очень просто. Ты отвлечешь сторожевую собаку, а я тем временем проскользну…
Сторожевой
План был предельно простой. Марк звонит своей секретарше и просит ее приехать к нам домой. На секретарше должно быть броской расцветки платье и непременно солнцезащитные очки и шляпа. Она приходит, я переодеваюсь в ее одежду и выхожу из квартиры, еду до определенной станции метро и там встречаюсь с Марком, который выходит из дома спустя полчаса после моего ухода. Его секретарша же, надев мои джинсы и майку, выходит следом. На все возможные вопросы сторожевого пса она грозится вызвать милицию… Такие вот самые примитивные планы действуют почему-то лучше всего.
Я собрала небольшую дорожную сумку, и мы с Марком сели перед телевизором в ожидании прихода его секретарши.
Ее звали Мила. Она приехала в красном, на пуговицах, открытом платье, соломенной шляпе. Пол-лица ее закрывали темные очки. Секретарша у Марка была лихая, не так-то просто было у нее что-то спросить, такая отбреет кого угодно. Особенно какого-нибудь стажера, торчащего на лестничной клетке. Я с Милой встречалась и раньше, но в тот раз она показалась мне настоящей принцессой. К тому же у нее была такая улыбка, что даже у меня поднялось настроение. Мы накормили ее отбивными, я своими дрожащими руками приготовила ей салат, после чего в спальне, где мы с ней остались вдвоем, она решительно сняла с себя платье, достала из пакета другое, желтое, в белую полоску, белоснежную бейсболку и легкие туфли (вот что значит человек подготовился!), помогла мне переодеться в свою одежду и со словами: «Ни пуха», проводила меня до самой двери. В передней мы с Марком обнялись, он повторил, чтобы я ждала его возле метро в условленном месте, и я, нахлобучив на голову итальянскую широкополую шляпу с красной лентой и нацепив на нос очки, вышла из квартиры и вызвала лифт. Я спиной чувствовала чье-то присутствие на лестнице, но меня так никто и не окликнул. Должно быть, на этот раз я ошиблась. С прямой спиной, словно я проглотила аршин, я вышла из подъезда, прошлась немного до дороги, потом остановила машину и доехала до метро, всего каких-нибудь несколько минут. Нырнула в него и растворилась в толпе, где сняла шляпу, сунула ее в приготовленный заранее пакет. Если кто-то и следил за мной, то лучшего ориентира, чем огромная шляпа, и придумать было невозможно. Сначала я проехала несколько остановок в противоположную от той, куда я направлялась, сторону, чтобы сбить преследователей. Не скажу, что это была паранойя. Это был страх перед реальной опасностью быть схваченной и доставленной в прокуратуру. И уже неважно, для чего именно – для допроса или просто душевной беседы на тему, может ли быть дружба между девочками и мальчиками. Даже само слово «прокуратура» вызывало во мне чувство, похожее на все признаки тяжелого инфекционного заболевания: ломота во всем теле, мигрень, сухость во рту, высокая температура, шевеление волос на голове, озноб… Вот разве что сыпи не было.
Вышла из электрички, перешла на другую сторону и покатила уже на встречу с Марком.
Увидела его в толпе, возле чугунной решетки садика, и сразу успокоилась. Мой адвокат со мной, чего мне еще надо?
– Марк, ты придумал, куда меня везти?
– Мы поедем сейчас на дачу одного моего знакомого. Красивый дом в бору, тишина, вокруг только пять или шесть дач. Место очень тихое. Я буду приезжать к тебе, привозить продукты и все необходимое.
– А что ты скажешь следователю?
– Ничего.
– Но у нас же свадьба через два дня!
– Вот именно! Скажу, что ты занята приготовлениями к свадьбе и что если у него есть к тебе вопросы, то пусть он подождет, пока мы не поженимся. Нельзя же отменять
– Марк, а как же Беатрисс?
– Ее похороны состоятся через четыре дня, Белла.
Я подумала о том, что его желание, чтобы Беатрисс не присутствовала на свадьбе, теперь будет выполнено уже по не зависящим ни от кого обстоятельствам. Она не сможет прийти. Она, моя лучшая подруга, которая всегда мечтала побывать на моей свадьбе, ушла из жизни накануне моего праздника… Почему? Что заставило ее так поступить? Я знала, что ответ кроется в голубом конверте, но я пока не решалась показать его Марку… Еще не время…
Марк держал в руках мою дорожную сумку. Мы отправились с ним ловить такси. Я с трудом представляла себе, что он будет отвечать следователю, когда мое исчезновение станет очевидным. На половине пути позвонила Мила, сказала, что ее никто не остановил, ни о чем не спросил, что она спокойно вышла из дома и отправилась в офис. Марк поблагодарил ее, и я в свою очередь тоже.
Машина долго мчалась по шоссе и наконец свернула на мягкую лесную дорогу. Солнце золотыми полосками ложилось на озабоченное лицо Марка; чтобы в салоне было посвежее, я открыла окно и слегка высунулась, вдыхая крепкий запах прогретой за день хвои.
– Еще пятьсот метров – и поворот, – рассеянно сказал Марк, внимательно поглядывая по сторонам.
Я всю дорогу молчала, испытывая с недавнего времени страх перед случайными водителями. Это они поначалу кажутся такими нейтральными, ни в чем не заинтересованными, а в самый ответственный момент сквозь пресное лицо вечно недовольного жизнью водителя проступает дьявольская рожа самого главного свидетеля. Ну как, как могло такое случиться, что у водителя, которого мы с Беатрисс остановили, чтобы добраться до ее дома, где-то по соседству от нее живет какой-то там родственник?.. Неужели людям больше делать нечего, как интересоваться чужими делами? И кто бы мог подумать, что у него такая превосходная зрительная память, что он мог дать мой точный словесный портрет?! Мне положительно не везло.
Машина уехала. Мы с Марком немного постояли на поляне, дожидаясь, когда машина отъедет подальше, словно это могло как-то нас обезопасить, и двинулись по дороге к видневшимся за елями строениям.
За высоким забором скрывался деревянный дом. Сейчас, при солнечном свете, он казался оранжевым. Марк достал из кармана ключи и открыл калитку. Мы проскользнули во двор, усаженный маленькими елками, каштанами и ивами, прошли по гладкой асфальтовой дорожке до крыльца, Марк, повернувшись ко мне, выдавил из себя улыбку. Двухэтажный дом оказался с мебелью, камином, телевизором. Мы так быстро вошли туда, словно за нами гнались, и Марк сразу же заперся на все замки. Марк включил свет в длинном коридоре и большой гостиной с запыленными коврами на полу и головами животных – охотничьими трофеями – на стенах. Мне почему-то всегда очень грустно видеть чучела зверей.
– Вообще-то, это дача одного моего клиента, который сидит, – пояснил он. – Я сделал так, что его посадили не на восемь лет, а всего на шесть месяцев. За это он подарил мне эту дачу, но я не могу принять такой гонорар. Вот вернется хозяин, тогда и видно будет.
– А за что его посадили?
– Жену убил. Застал с любовником и убил. Обычная история. Хороший человек, между прочим.
Я вспомнила Беатрисс. Вернее, я не забывала про нее ни на минуту.
– Марк, а если бы ты защищал Беатрисс, на какой срок бы ее посадили, учитывая все смягчающие обстоятельства?
– Я и сам много думал об этом. Понимаешь, сложное дело, ведь она Захара ни с кем не заставала. У него безупречная репутация, сама знаешь, как его любили. Разве что признать Беатрисс сумасшедшей. Но она не смогла бы долго играть эту роль. Слишком взбалмошна, истерична, но далеко не безумна. Это ты ее избаловала, Белла. Была ей матерью родной…
Он говорил чистую правду. Наверное, поэтому-то я и защищала ее, даже когда она убила Захара.
– Белла, из-за этого следователя мне пришлось просить, чтобы отложили слушание дела в суде, мой клиент недоволен. Мне надо ехать и разговаривать с ним. Люди, которые платят большие деньги, не любят, чтобы с ними так обращались.