Женщины Цезаря
Шрифт:
— Когда ожидаете прибавления? — спросил он Октавия.
— Через неделю.
— Это будет мальчик или девочка?
— Мы думаем, на этот раз мальчик. Третья девочка от двух жен — это было бы жестоким разочарованием, — вздохнул Октавий.
— Я помню, что перед рождением Туллии я был уверен, что появится мальчик, — усмехнулся Цицерон. — И Теренция тоже не сомневалась. А оказалось, что нашего сына нам суждено было ждать целых четырнадцать лет.
— Не слишком ли велик перерыв между попытками, Цицерон? — спросил Филипп.
На это Цицерон ничего не ответил, только покраснел. Как
— Женщина, чей муж является смотрителем старых зданий собраний, говорит, что будет мальчик, — сказал Октавий. — Она привязала обручальное кольцо Атии к нитке и держала его перед животом. Оно быстро вращалось слева-направо. Верный знак, сказала она.
— Ну, будем надеяться, что она права, — сказал Цезарь. — Моя старшая сестра рожала мальчиков, но в семье рождаются и девочки.
— Интересно, — спросил Варрон, — сколько людей фактически судили за perduellio во времена Тулла Гостилия?
Цезарь подавил вздох. Пригласить на обед троих ученых и двоих эпикурейцев — глупо. К счастью, вино оказалось великолепным, как великолепны были и повара Общественного дома.
Новости из Этрурии пришли через несколько дней после этого обеда у великого понтифика. О них сообщила Фульвия Нобилиор.
— Катилина послал Гая Манлия в Фезулы набирать армию, — доложила она Цицерону, устраиваясь на краю ложа и вытирая пот со лба, — а Публий Фурий делает то же самое в Апулии.
— Доказательства? — резко спросил Цицерон, чувствуя, как и у него вдруг выступил пот на лбу.
— Никаких, Марк Туллий.
— Это тебе Квинт Курий сказал?
— Нет. Я подслушала, когда он говорил с Луцием Кассием прошлым вечером после обеда. Они думали, что я ушла спать. После выборов они вели себя очень тихо, даже Квинт Курий. Результат выборов оказался ударом для Катилины, и я думаю, он сделал перерыв в своей деятельности, чтобы опомниться. Прошлым вечером я первый раз услышала, что они о чем-то шепчутся.
— Ты знаешь, когда Манлий и Фурий начали действовать?
— Нет.
— Значит, тебе неизвестно, как далеко могла продвинуться вербовка? Например, мог бы я получить подтверждение, если бы послал кого-нибудь в Фезулы?
— Не знаю, Марк Туллий. Хотела бы знать, но увы.
— А что Квинт Курий? Он — за открытую революцию?
— Я не уверена.
— Тогда постарайся узнать, Фульвия, — сказал Цицерон, пытаясь сдержать раздражение. — Если мы сможем убедить его дать показания в Сенате, сенаторам придется поверить мне.
— Будь спокоен, муж, Фульвия сделает для тебя все, — сказала Теренция и выпроводила посетительницу.
Уверенный, что мятежные силы будут вербовать рабов, Цицерон послал в Фезулы очень сообразительного и приличного человека, дав тому указание записаться в армию. Зная, что многие в Палате считают его легковерным, слишком жаждущим кризиса, чтобы чем-то отличить свое консульство, Цицерон занял этого раба у Аттика. Поэтому раб мог свидетельствовать, не будучи
— Если это действительно восстание, Марк Туллий, — заключил слуга Аттика, — тогда это восстание свободных людей.
— И что дальше? — спросила Теренция за обедом.
— Честно говоря, не знаю, дорогая. Вопрос в том, как поступить: созову ли я Сенат и повторю попытку или буду ждать, пока не смогу найти несколько вольноотпущенников-агентов и представить неопровержимые доказательства.
— У меня такое чувство, что найти неопровержимые доказательства будет очень трудно, муж. Никто в Северной Этрурии не доверяет чужакам, свободным или рабам. Они привержены своим семьям и очень скрытны.
— Тогда, — вздохнул Цицерон, — я созову собрание Палаты послезавтра. Если не будет другого результата, по крайней мере, оно покажет Катилине, что я продолжаю следить за ним.
Как и предвидел Цицерон, другого результата не было. Сенаторы, которые не уехали на море, в лучшем случае отнеслись к заявлению старшего консула скептически, в худшем — стали оскорблять его. Особенно старался Катилина, который присутствовал на заседании, но держался удивительно спокойно для человека, чьи надежды на консульство потерпели крах. На этот раз он не пытался разражаться тирадами в адрес Цицерона. Он просто сидел на своем стуле и терпеливо, спокойно отвечал. Хорошая тактика, которая произвела впечатление на скептиков и вызвала восхищение у его сторонников. Шумного и жаркого спора не получилось. Разговор протекал вяло и постепенно сходил на нет, а затем заседание было прервано внезапным вторжением Гая Октавия, который показался в дверях, приплясывая и издавая радостные вопли:
— У меня сын! У меня сын!
Довольный тем, что получил предлог закрыть позорное для себя собрание, Цицерон отпустил своих чиновников и присоединился к толпе, собравшейся вокруг Октавия.
— Значит, гороскоп благоприятный? — спросил Цезарь. — Учти, они всегда благоприятны.
— Скорее удивительный, чем благоприятный, Цезарь. Если верить астрологу, мой сын, Гай Октавий-младший, в конце концов будет править миром, — хихикнул гордый отец. — Но я поверю этому! Я дал астрологу сверх того, что требовалось.
— В моем гороскопе очень много говорится о непонятных грудных болезнях, если верить моей матери, — сказал Цезарь. — Но она никогда мне его не показывает.
— А мой сообщает, что у меня никогда не будет денег, — сказал Красc.
— Хорошее предсказание делает женщин счастливыми, — заметил Филипп.
— Кто пойдет со мной регистрировать рождение у Юноны Луцины? — спросил сияющий Октавий.
— Кто же, как не дядя Цезарь, великий понтифик? — обнял Цезарь Октавия за плечи. — И я требую, чтобы после этого мне показали моего нового племянника.