Женщины да Винчи
Шрифт:
Она встала. Ее глаза сразу оказались вровень с глазами незнакомого парня, по виду постарше, чем она. Глаза у него были темные, с опасными огоньками. Зина не понимала, что в них опасного, но опасность просто-таки исходила от него, и вот именно из глубины этих темных глаз, которые непонятно что выражали.
– Николай, – зачем-то представился он, хотя она не спрашивала.
– Зинаида, – пришлось ей ответить.
– Жиличка новая?
– В гости пришла к подруге.
Сколько Зина здесь бывала, его никогда не видела. Правда, она и не интересовалась жильцами и вообще здешней
– Может, и ко мне зайдешь? У меня конфеты есть.
Его предложение зайти прозвучало бы нагло и слишком откровенно, но про конфеты он сказал с такой улыбкой, что и Зина невольно улыбнулась. Так ей предлагали сладости только в дошкольном детстве.
Про конфеты он выдумал, может. Их и так-то днем с огнем нигде не найдешь, конфет, а у него они откуда возьмутся? Не похож он был на сластену. Опасность если и исчезла в момент улыбки из его глаз, то сменилась неспокойствием, тревогой. Да тут же и вернулась снова. Нервность очень чувствовалась в нем, даже на беглый взгляд.
Заметив Зинину ответную улыбку, Николай спросил:
– Ну что, пойдем ко мне?
– Нет, – покачала головой Зина. – Подруга ждет.
– Так зови и подругу!
– В другой раз. – Она встала. – Спасибо за табуретку.
– Да сиди, если хочешь, – сказал он. – Лампочку я и потом вкручу.
Не ответив, Зина пошла к двери. Женщины у примусов так и не обернулись ни к ней, ни к Николаю. Уныло текла здесь жизнь.
Стоило ей выйти из кухни, как первая же дверь широко распахнулась и в коридор прямо перед нею вывалился Голиаф, тот самый верзила, который недавно избивал жену, а потом сам лежал избитый на полу. За прошедший час он не протрезвел, на ногах и теперь едва держался, однако восстановил свой первоначальный пыл; наверное, еще водки выпил.
– П-п…таскуха! – выговорил он заплетающимся языком и схватил Зину за плечо.
Она не испугалась и даже не удивилась. Пьяных она видела немало, и ей нетрудно было догадаться, что за ее плечо он ухватился, чтобы не упасть немедленно, и что, скорее всего, он хочет сообщить ей свое мнение о жене, поделиться семейным горем, вероятнее всего, воображаемым.
Одновременно с ее плечом он держался за дверной косяк, поэтому Зина даже не покачнулась.
Но Николай, вышедший вслед за нею из кухни, воспринял все это иначе.
– Э, э!.. – крикнул он. – Клешню убери от барышни!
Голиаф отпустил Зинино плечо и тупо посмотрел на своего Давида; нетрудно было догадаться, что именно Николай был тем самым примирителем, который один только и умел на него воздействовать.
Зина и слова не успела произнести, как он взял Голиафа за руку и резким движением отвел ее назад и вверх. Голиаф взвыл и словно пополам сломался – склонился перед Зиной в глубоком поклоне.
– Пошел!.. – процедил Николай и втолкнул Голиафа обратно в комнату, из которой тот только что вывалился.
Входя туда вслед за ним, он бросил на Зину быстрый торжествующий взгляд.
«Ну как?» – спросили его тревожные глаза.
Зина терпеть не могла таких бессловесных вопросов. Ей претила любая рисовка. Но кричать: «Отпусти его!» – было бы просто глупо. Что она, избитая супруга, орущая на
Она пожала плечами и пошла дальше по коридору.
Дверь в комнату Вали была закрыта неплотно. Наверное, Зина сама же и не закрыла, слишком поспешно выходя. Она услышала голос Леонида Семеновича, на мгновение приостановилась… И замерла, слушая его, боясь ему помешать.
– Это мне соседка рассказала, про книгу. Что Белла ее разняла на страницы и до последней минуты дочке сказки читала. Я помню эту книгу, сказки Андерсена, огромная… У нее уже не было сил держать ее в руках всю, вот она и разняла, понимаете?
– Вы не нашли могилу? – спросила Полина.
– Нет могил. Всех хоронили в общей. Если вообще хоронили – в основном сжигали, говорят. И мне, знаете, последнее время одна мысль покоя не дает: что, если это правда, что в день Страшного суда мертвые действительно должны встать во плоти? У евреев потому и не принято сжигать. Всегда я над родительской религиозностью подшучивал, а теперь вот сам… Никогда не знаешь, как эта кровь о себе в тебе напомнит.
– У Бога нет мертвых, Леонид Семенович.
– Наверное. Во всяком случае, хочется в это верить. Хотя вера у меня получается странная. Собирательная, я бы сказал.
– Как у всех умных людей.
– Спасибо вам, Полина Андреевна.
– За что?
– До сих пор я ни с кем не мог об этом говорить.
– Дело не во мне.
– Не знаю.
От того, что он говорит все это Полине, Зина почувствовала что-то вроде укола в сердце. Как будто в него попал осколок злого зеркала из «Снежной королевы». Но стоило ей вспомнить о сказке Андерсена, как сердце ее тут же захлестнула такая волна жалости и боли, что не до мелких обид ей стало. Как же он живет, все время думая о том, как умирали от голода его жена и маленькая дочка? Как носит в себе неизбывное это горе?..
Забывшись, Зина толкнула дверь.
– Куда ты подевалась? – спросила Полина. – Мы тебя ждем, не выпиваем.
Если о Леониде Семеновиче Зина думала лишь с любовью и сочувствием, то от Полининого «мы» осколок снова шевельнулся в ее сердце. Почему Полина объединяет себя с ним так уверенно? Она взглянула на Леонида Семеновича. Он смотрел на Полину. От этого Зине еще больше стало не по себе.
Она села к столу, Полина положила на ее тарелку половинку вареной свеклы. Немировский разлил по чашкам оставшийся спирт.
– Да у вас тут и так есть что выпить! – раздалось от двери. – А я со своим угощением.
На пороге стоял Николай. Зину так рассердило его появление, что она даже не нашла, что на это сказать. Ну как можно приходить к незнакомым людям без приглашения!
Но тут же выяснилось, что Полина отлично с ним знакома.
– Здравствуйте, Коля, – сказала она. – Садитесь поскорее.
– А я вспомнил, что вы меня приглашали по-соседски заходить, – сказал он, обращаясь к Полине, – и решил, что случай как раз подходящий. – Он поставил на стол четвертинку мутноватого самогона и положил рядом кулек с конфетами-подушечками. – Зовут меня Николай Чердынцев, если кто еще не знает.