Женщины да Винчи
Шрифт:
Ей было лет восемь, когда она впервые обратила внимание, что на торцах бревен-топляков, которые плавают в реке, где купаются все дети с их улицы, вырезаны или выжжены какие-то имена и даты. Она спросила маму, что это за надписи такие, и та ответила:
– Лагерники пишут. Для родных, может. Списать бы да родным бы их и сообщить, так кому сообщать-то, они фамилии боятся ведь указывать.
– А они почему в лагерях сидят? – спросила тогда Зина. – Потому что кого-нибудь убили?
– Глупостей-то за дураками не повторяй, – поморщилась мама. – Кто убил, а кто и нет, нам отсюда не разобрать. Ну и нечего зря на людей наговаривать. Отца вон твоего тоже было посадили. А за что? Пары
Историю про то, как мама ходила выкупать своего мужа из лагеря, Зина узнала позже, лет в четырнадцать.
– Пошла ночью к лагерю, охранника вызвала, сказала, мол, мужа хочу выкупить. Он, дурень, спрашивает: «А что дашь?» Я ему: «А ты не мужик, что ли?» Ну и выкупила, – ответила она на вопрос дочери. – Тебе тогда два года уж было.
Так что лишних вопросов Зина задавать была не приучена.
– Сейчас шприц принесу, – сказала она.
– И подумай, куда мне отсюда уйти, – напомнила Полина.
Это Зина уже обдумала. Просто удивительно, как она сразу стала выполнять Полинины указания! Ведь никогда не была слабовольной мямлей. Но тут, видимо, дело было не в отсутствии собственной воли, а в силе Полининой и воли, и убежденности.
Ну и в стечении обстоятельств тоже. Именно вчера Зинина одноклассница Валя Лазарева отдала ей ключ от своей комнаты и попросила раз в три дня поливать цветы, пока она съездит в Саратов к любимому, с которым познакомилась через журнал «Огонек», куда он писал умные и интересные письма по разным вопросам, потому что был неравнодушным человеком, что в нем ее и привлекло. Валя, та точно была неравнодушная, она еще в школе была очень увлекающаяся, и одним из ее увлечений являлись цветы, она даже лимонное деревце у себя в комнате вырастила. Когда оно цвело, то комната наполнялась ароматом, который все подружки бегали нюхать, а с крошечными лимонами можно было по-настоящему пить чай, вот как!
– Уйти можно в Трифонов монастырь, – сказала Зина.
– Уйти в монастырь? Романтично!
Полина засмеялась и тут же поморщилась – видно, швы потянуло.
– Он не действующий, – объяснила Зина. – Там теперь коммуналки, у меня от одной комнаты ключ есть.
– В монастырь так в монастырь, – кивнула Полина. – В моей ситуации это даже своевременно. Неси шприц, – напомнила она.
И Зина послушно отправилась за шприцем.
Глава 6
– Никто не видел, как ты сюда пришла?
От того, что Полина сидела рядом с лимонным деревом, ее сходство с девушкой эпохи Возрождения сильно увеличивалось. К тому же и прическа была похожа – русые волосы, разделенные тонким пробором, двумя волнами прикрывали щеки, оттеняя плавный рисунок тонких скул. Может быть, после того как Зина сказала о картине Леонардо да Винчи, Полина нарочно стала делать такую же прическу, как у Дамы с горностаем. Нет, все-таки едва ли нарочно: нарочитость – это было последнее, в чем ее можно было заподозрить.
– Не знаю, – пожала плечами Зина. – А если кто и видел, то что? Пришла и пришла. У меня здесь одноклассница живет, да и мало ли кто здесь живет.
Народу в Трифоновом монастыре действительно проживало немало. Зина и знала-то его всю свою жизнь уже не как монастырь, а как огромную коммуналку. Самой ей совсем не хотелось бы здесь жить. Конечно, и они с мамой живут, по сути, в коммуналке с тех пор, как хозяевам, у которых они когда-то сняли жилье, было объявлено, что дом больше не является их собственностью и жильцы становятся полноправными квартиросъемщиками. Но все-таки это дом, он бревенчатый, в нем стены дышат,
– Здесь даже привидения живут, – сообщила Полина. – Ночами в стенах стучат, ходят везде.
– Это соседи, – возразила Зина. – Жильцов много, и постоянно кому-нибудь куда-нибудь нужно, вот всю ночь и ходят.
– В стенах? Нет, Зин, это привидения. Я точно такие шаги в Италии слышала, на вилле Медичи под Флоренцией. Всю ночь кто-то ходил, ходил… Хотя там никаких жильцов не было, я была совершенно одна.
Полина часто сообщала что-нибудь вроде этого, про виллу Медичи, притом таким обычным тоном, что Зина готова была даже поверить, что она это все не выдумывает. Хотя верить такому, конечно, не стоило, просто у Полины буйная фантазия, потому что натура взбалмошная и своенравная. И если чему следует удивляться, то лишь тому, как это сочетается у нее со здравым умом и сильной волей.
Насчет ее воли Зина не ошиблась, одно то, как быстро Полина мобилизовала свой организм для выздоровления, было тому подтверждением. Хотя и волшебное английское лекарство пенициллин, безусловно, сыграло важную роль.
– Там летучие мыши живут. Подвал бездонный. Лужайка под окнами – как у Боттичелли на картине «Весна», да он там ее и писал. И так, знаешь, тихо вокруг этой виллы Медичи, – задумчиво проговорила Полина. – Только собаки ночами лают. И очень там однообразно. Зато все, что происходит во внутренней жизни человека, приобретает черты значительности. Потому что наружно ничего значительного не происходит, и на этом фоне внутренняя жизнь, чувства становятся очень важны.
Зина замерла, слушая ее. Полина говорила так, что ей невозможно было не верить. Значит, это правда, что она жила на вилле Медичи?..
– А вообще-то я все это про вашу богоспасаемую местность говорю! – вдруг заявила Полина. – Сплошная у вас здесь тишь да гладь, поэтому все чувствительные, как барометры. Например, ты.
Она рассмеялась, а Зина перевела дух. Ну конечно, Полине просто нравится ее дразнить, а наблюдения свои она сделала уже здесь, в Кирове. Это же очень понятно, что вдали от столиц жизнь тихая и размеренная. Хотя Киров все-таки не такой уж маленький город, здесь развитая промышленность, а вот вокруг – да, сплошные леса, и глушь такая, что в распутицу не до всякой деревни доберешься, а зимою из тех деревень волки собак вместе с цепями уносят.
Ну а сами по себе наблюдения, конечно, очень интересные. Полина вообще наблюдательная и всегда замечает не мелочи, как большинство женщин, а что-нибудь красивое и значительное.
Она жила в Трифоновом монастыре уже две недели и за это время много всего такого успела Зине порассказать. Выдумка смешивалась в ее рассказах с правдой так причудливо, что невозможно было отделить одно от другого.
Еще она рассказывала, например, что до войны жила в Берлине. Это, наверное, было выдумкой, но, с другой стороны, во всем ее облике было то, что заметно отличало ее от всех женщин, которых знала Зина, а она ведь за войну узнала людей из самых разных областей страны, но таких не видала. И дело было не в необычных вещах Полининого гардероба – когда наши войска вошли в Европу, то многие слали оттуда родне посылки, а потом вернулись домой с трофеями. Однако у Полины не только чулки-паутинки и платья были заграничные, но и манера держаться, и говорила она как-то не по-здешнему. А когда Зина сказала ей об этом, то она, по своему обыкновению, загадочно улыбнулась и совершенно серьезным тоном заявила, что является шпионкой. Вот и говори с такой!