Женщины его жизни
Шрифт:
И кроме того, он поссорился с Карин. Мало ему было всех прочих свалившихся на него бед, не хватало только провинциальной закомплексованности, ханжеской морали и австро-венгерского норова этой рыжей дикарки.
Он чувствовал себя усталым, подавленным, обессиленным жарой, которая давала о себе знать даже в этот ранний час. Лицо заросло щетиной, во рту была настоящая конюшня от выкуренных за ночь сигарет и выпитого виски. При каждом движении голова грозила расколоться на части, а грохот мотоцикла сводил с ума. Наконец кто-то
Он пошел в ванную и стал наполнять ванну горячей водой: нужно было вернуть себе хоть мало-мальски нормальный облик, и никакой душ не помог бы ему так расслабиться и привести в порядок мысли, как горячая ванна. Пока она наполнялась водой, он тщательно побрился, и из зеркала на него глянуло какое-то подобие человеческого лица.
Только он погрузился в горячую воду, как появился Кало с дымящейся чашкой кофе.
– Выпей, полегчает, – он протянул Барону чашку.
– Ты уже на ногах? – удивился Бруно.
– Стараюсь помочь тебе собрать побитые черепки. – Вид у Кало был бодрый и свежий, словно он проспал десять часов кряду. – Вот прими, – добавил он, протягивая Бруно таблетку аспирина. – Сразу станет лучше.
Барон проглотил аспирин и запил его горячим кофе.
– Не говори мне, что ты даже не ложился, – сказал он с досадой. – А я и не говорю, – кротко согласился Кало.
– Неужели ты не устал? – Это был праздный вопрос.
– Годы мои уже не те, – твердо ответил великан, – но я еще могу позволить себе бессонную ночку.
Бруно вылез из ванны, что-то бормоча под нос насчет старых пней, которым все нипочем, вытерся и вернулся в спальню, где его уже дожидалось чистое белье и одежда, аккуратно разложенная на постели. Кофе и аспирин начали действовать, он почувствовал себя лучше.
– Жду тебя внизу к завтраку, – сказал Кало, пока Барон одевался.
Первое, что он намерен был сделать, это помириться с Карин, пробиться сквозь ее ледяную замкнутость и строгость, объяснить ей, что видимость не всегда соответствует реальности. Быстрым шагом он прошел по галерее второго этажа в восточное крыло палаццо и постучал в дверь комнаты Карин. Ответа не последовало. Он снова постучал и, поскольку за дверью по-прежнему царило молчание, решил войти.
«Надо было бы месяц не разговаривать с этой стервой», – в сердцах подумал он, стыдясь собственной слабости.
Он повернул ручку, и дверь открылась. Комната была совершенно пуста, кровать аккуратно застелена, словно в ней никто не спал. Может быть, Карин спустилась вниз к завтраку, а горничная уже успела прибрать в комнате?
Он спустился по лестнице и вошел в столовую. Кало спокойно доедал свой завтрак.
– Приятного аппетита, – сказал Барон. Спокойствие великана придало ему уверенности. Если бы
Великан с полным ртом промычал «спасибо» в ответ, пока дворецкий подавал завтрак Барону.
– А где все остальные? – спросил Бруно недовольным голосом, решив начать издалека.
– Спят как сурки, – невозмутимо ответил Кало.
Бруно тошнило при одной мысли о еде.
– А где Карин? – спросил он, наливая себе апельсинового сока из хрустального графина.
– Уехала, – ответил Кало по-прежнему невозмутимо, продолжая с аппетитом есть.
– Как уехала? – Он поставил графин на стол с такой силой, что чуть не разбил.
– Уехала, – подтвердил великан. – Часа два назад они уехали вместе с Розалией.
– И ты позволил ей уехать? – вскричал Барон, приходя в бешенство. Судьба Розалии волновала его куда меньше.
– А что, мы уже берем заложников? – с деланным возмущением спросил Кало. – Они мне сказали, что хотят уехать, и я отвез их в аэропорт Пунта-Раизи. Что ж я еще мог поделать?
Бруно единым духом осушил стакан сока.
– Эта чокнутая сама не понимает, на что нарывается! – воскликнул он с тревогой.
– Ты имеешь в виду арабского подонка? – спросил Кало.
– А кого же еще? – он с гневом смотрел на крестного, продолжавшего есть, словно после месячного поста.
– Этой ночью мы ему сервировали такое блюдо, – заметил великан, вытирая рот, – что у него своих дел будет по горло. Кроме того, он не знает, жив ты или мертв, а главное, никто ему не докладывал, что ты сохнешь по этой девице. – Он смахнул с рубашки приставшие крошки. – Никому и никогда в голову не придет, что какая-то женщина может быть так дорога Барону, чтобы стоило брать ее в плен.
Разница между Бруно и Кало состояла в том, что великан, гораздо более сдержанный и хладнокровный, не потерял способности рассуждать.
– Ну почему она решила вдруг уехать? – спрашивал Бруно, обращаясь скорее не к крестному, а к самому себе.
– Ты меня спрашиваешь? – изумился великан. – Уж кому знать, как не тебе, после того как ты с ней обошелся вчера вечером.
– Слушай, не вмешивайся не в свое дело! – вскипел Барон.
– Я только говорю, что думаю.
– Да вы просто сговорились против меня! – Бруно искал ссоры, чтобы выпустить пар.
– Ну, если тебе так жаль, что она уехала, – посоветовал Кало, – что ж, беги догоняй ее.
Спокойствие Кало выводило Бруно из себя.
– Язык у тебя без костей, вот и мелешь чепуху, – бросил он со злостью.
Голубые глаза Кало грозно сверкнули.
– Твоя жена только что умерла, – загремел он могучим басом. – Твой сын остался в стране, где вот-вот случится переворот, тебя самого едва не убили, а ты тут строишь из себя обманутого любовника!
Бруно почувствовал себя пристыженным: в словах Кало была правда. Барон смутился, как напроказивший школьник.