Женщины Флетчера
Шрифт:
– Комната?
– Отель.
Рэйчел покраснела. Одно дело – поверить Джонасу, сидя в коляске на улице, и совсем другое – стоя на пороге его комнаты. Господи, ну почему же она не попыталась закричать или просто убежать?
– Зачем вы это делаете? Вы были добры ко мне только для того, чтобы заманить сюда?
Прижав указательный палец к ее губам, Джонас заставил ее замолчать:
– Тихо. Я привел тебя сюда, потому что не хочу, чтобы тебя силой увезли на «Дрифтере». Я не собираюсь заставлять тебя ложиться со мной в постель – по крайней мере, сейчас.
Рэйчел
А Джонас Уилкс? Кто он – подлец и негодяй, каким его считают Молли и Гриффин, или благородный спаситель?
«Скорее всего, и то, и другое», – с горькой иронией подумала Рэйчел.
В комнате было пугающе темно, пока Джонас не чиркнул спичкой и не зажег несколько керосиновых ламп. Их мягкий, спокойно льющийся свет заставил Рэйчел отпустить дверной косяк, за который она держалась, и войти в помещение.
Комната не выглядела роскошной; как и холл, она была скромно обставлена, что казалась почти спартанской. Здесь имелся платяной шкаф – его дверца была приоткрыта, и Рэйчел увидела рукава пиджаков и рубашек, штанины брюк и край кожаного чемодана. В одном углу, возле окна, стоял письменный стол; в другом – маленький круглый столик, окруженный стульями с прямыми спинками.
Кровать, однако, была огромной, и ее тяжелая, украшенная причудливой резьбой спинка была выполнена из какой-то темной, тяжелой на вид древесины. Отведя глаза от кровати, Рэйчел поймала на себе взгляд Джонаса. Он уже снял промокший от дождя пиджак и стоял возле полированного бюро, держа в одной руке графин с какой-то янтарной жидкостью, а в другой – стакан.
– Ты так невероятно красива! – сказал он. Взгляд Рэйчел невольно снова упал на постель.
– Пожалуйста, Джонас... отвезите меня обратно к мисс Каннингем, прямо сейчас.
– Нет.
– Если вы этого не сделаете, я подниму такой шум, что ваша репутация будет погублена навсегда.
Джонас тихо засмеялся и поднял стакан в насмешливо-приветственном жесте.
– Будь моей гостьей. А репутация моя давно погублена, так что хуже она не станет.
Голова Рэйчел раскалывалась от боли, все тело обмякло от усталости. Тихий всхлип вырвался из ее груди, эхом отозвавшись в полутемной комнате. Чувствуя себя совершенно разбитой, она подошла к кровати и тяжело опустилась на ее край. Она не видела Джонаса, но услышала звон стекла о стекло и стук каблуков его сапог под деревянному полу. Когда Рэйчел подняла затянутые пеленой слез глаза, он стоял рядом, протягивая ей хрустальный бокал.
– Это поможет тебе заснуть, – мягким, ободряющим голосом проговорил он.
Дрожа, Рэйчел взяла бокал:
– Вы обещали...
Он присел возле нее на корточки и заглянул в глаза.
– Я помню, милая,– сказал он.– И я сдержу слово. Ты будешь спать в постели, а я на полу.
Спокойный, размеренный ритм речи Джонаса оказывал гипнотическое действие, и она выпила сладкое согревающее содержимое бокала. Она не помнила, что было потом.
Гриффин пошевелился, и его грудь и пах тут же пронзила острая,
– Гриффин?
Судя по звуку голоса, Филд стоял где-то за его спиной.
– Черт возьми, Филд, подойди сюда, чтобы мне было тебя видно.
Лицо друга, напряженное и невероятно усталое, склонилось над Гриффином.
– Как ты себя чувствуешь?
– Как в аду,– хриплым шепотом ответил Гриффин. – Достань мне из шкафа шприц и морфий.
Его раздражало то, с какой неохотой Филд воспринял его просьбу.
– Ты думаешь, это разумно, Гриффин? Я имею в виду, может, тебе не стоит...
Гриффин выругался:
– Проклятье, Филд, кто здесь врач – я или ты?
Филд, однако, все еще колебался:
– Это прекратит боль?
Гриффин засмеялся, и это оказалось больно. Очень больно.
– Нет, это не прекратит боль. Просто мне станет так хорошо, что будет на нее наплевать.
Филд принес требуемое из врачебного шкафчика, но лицо у него было испуганное.
– Что дальше?
– Теперь наполни эту дурацкую штуковину и вспрысни состав мне в руку.
Филд побледнел, глядя на шприц и ампулу, лежащие у него на ладони.
Слава Богу, внезапно рядом возникла Молли, с взлохмаченными волосами и опухшими от бессонной ночи глазами.
– Дайте это мне! – нетерпеливо велела она. Филд повиновался с заметным облегчением.
Гриффин с улыбкой наблюдал за тем, как Молли наполнила шприц и поднесла его к пробивающемуся в окно тусклому предутреннему свету. Она выдавила из шприца несколько капель жидкости, на случай попадания внутрь воздушных пузырьков, протерла Гриффину кожу на внутренней стороне предплечья спиртом и впрыснула лекарство.
Через несколько минут морфий начал действовать. Мучительная боль схлынула, став слабой и. пульсирующей. Но что-то было не так: у Гриффина появилось неприятное ощущение, будто он находится вне своего тела и теряет над ним всякий, даже слабый, контроль. Он еще ни разу не пользовался морфием, и, когда наркотик обрушился на него всей своей мощью, поклялся ни за что не пользоваться им впредь. Внутри него начали рушиться преграды – такие необходимые преграды! Одному Богу известно, что он может сказать или сделать за следующие несколько часов.
Какое-то время он спал – или думал, что спит. В одно мгновенье он лежал на диване в своем кабинете, в следующее стоял высоко на горе, в лесу, наблюдая, как огромное дерево падает, раздавливая его отца. Рядом стояла Афина; потом черты ее стали расплываться и на ее месте оказалась Рэйчел.
Крики отдавались в груди Гриффина, словно эхо в глубокой пещере. Он не знал, слышны ли они людям вокруг, или это всего лишь безмолвный вопль его души.
Рэйчел проснулась в огромной кровати – встревоженная и абсолютно голая. К ее величайшему облегчению, Джонас спал не рядом с ней, а, как и обещал, на полу.