Женщины у колодца
Шрифт:
Но доктору всё-таки казалось, что он получил удар в лицо, когда шёл с парохода на пристань. Ему понадобилось несколько минут, прежде чем он окончательно вернул своё хладнокровие. Он увидал барышень Ольсен, которые спешили на пароход. Они были очень хорошенькие, с разгорячёнными лицами, и задыхались от быстрой ходьбы. Молодые художники сопровождали их. Конечно, они сделали вид, что не знали об отъезде Шельдрупа, но доктор, увидя их, не преминул язвительно заметить им:
— Вы опоздали! Он уже уехал!
Теперь, когда опасность столкновения с Шельдрупом больше не угрожала ему, к доктору вернулась его самонадеянность.
Он остановился, чтобы поговорить
— Нас прервали, — сказал он адвокату. — Но мне хотелось бы получить от вас разъяснения по этому вопросу. Ведь это всё-таки касается гражданского общества?
— О, да, — отвечал адвокат. — Но это ведь совершенно частное дело.
— Я полагал, что вы, как знаток законов, и притом такой человек, который, быть может, сам, с Божьей и человеческой помощью, скоро станет законодателем, в состоянии указать меры против такого социального зла, — заметил с язвительной усмешкой доктор.
— Увеличение числа рождений в какой-нибудь стране нельзя же считать социальным злом, — возразил адвокат.
— Ну вот! Это как раз элегия о потомстве, которую распевает почтмейстер.
— О нет! Я ведь не разделяю его взглядов.
— А я считаю это злом. Однако, тут ведь речь о том, что один определённый человек наполняет город своим темноглазым и незаконным потомством.
— Вы это говорите?
— Я это знаю!
— Во всяком случае доказать что-нибудь подобное трудно.
— Конечно, в особенности если свидетели умирают. Но тут, пожалуй, может помочь наука. Она-то служит нам неопровержимым свидетелем.
— Вы это думаете?
Это было сказано адвокатом с довольно дерзким выражением. Но ему не следовало раздражать льва!
— Как? Вы сомневаетесь в науке? Это ваша точка зрения? — спросил изумлённый доктор.
Но адвокат не хотел придавать серьёзный характер этому разговору.
— Нет, вы меня не поняли, — сказал он. — Наука.. конечно! Но послушайте, однако, господин доктор! Ведь дети с тёмными глазами — это красивые дети. Если это так, как вы говорите, то отец их, следовательно, сильный человек и имеет возможность упражняться в этом деле. Значит, он может сделаться хорошим родоначальником. В наши либеральные времена...
— Вы смеётесь надо мной? — воскликнул доктор. — До свидания, господин адвокат!
Доктор был вне себя от ярости. Все были против него, этот адвокатишка, обросший щетиной, небритый, самого демократического вида, с пером на шляпе, точно альпинист! Молодой красавец, нечего сказать! Все эти неприятности раздражали доктора и ему хотелось бы вскочить и хорошенько проучить всю эту свору, которая осмеливается смеяться над ним. Если б у него не было в душе такого глубокого презрения к большинству этих людей, то он непременно обернулся бы и спросил: «Отчего это они, чёрт возьми, посмеиваются, когда он проходит мимо?».
К тому же, и консул Ионсен, этот лавочник, прислал ему длинный счёт за товары, которые доктор забирал у него. Ну, он пошлёт ему эти деньги, пошлёт по почте! Пусть все узнают это! Но с этого дня и часа он прекратит все закупки в лавке Ионсена. Ведь это же такое место, где обвесили одного почтенного гражданина города!
Сейчас же у доктора мелькнула мысль, что он может пойти к Маттису и подробнее расспросить его об этом деле. Он взглянул на часы. Да, ещё не поздно!
Столяр, по обыкновению находившийся в своей мастерской, очень удивился такому важному визиту и тотчас же повёл доктора в комнату, заставленную мебелью. Стены были увешаны фотографиями эмигрировавших родственников столяра и украшены картиной, изображающей стортинг 1884
Доктор придумал какой-то заказ для него и, поговорив об этом, спросил:
— Ну, а как вы живёте, Маттис? Служанки всё-таки остаются служанками, хотя, быть может, ваше хозяйство ведётся хорошо?
Маттис вдруг оживился и несколько раз покачал головой.
— Да, хозяйство было в порядке. Но теперь она должна уйти.
— Должна уйти? А почему же?
— Я не хочу об этом говорить. Женщины ведь сумасшедшие!
— Да, как её зовут?
— Марен Сальт. Она уже старая. Может быть, ей пятьдесят лет. И всё-таки она сходит с ума. Ах, что за время теперь! У них раздуваются ноздри, точно у молодых жеребцов.
— Ну, всё опять придёт в порядок у вас, — сказал доктор.
— Да, порядок! Чёрт приведёт всё в порядок! — воскликнул с раздражением столяр. — Всё уже покончено, — прибавил он.
Доктор хотел уйти. Его вовсе не интересовали домашние дела какого-нибудь рабочего, а бесцеремонность столяра оскорбляла его. Ведь они же не были равными! Но он вспомнил, зачем пришёл, и спросил Маттиса:
— Слушайте, Маттис, — сказал он. — Вас ведь обвесили как-то в лавке у Ионсена?
— Что такое?
— Я спрашиваю вас потому, что ведь другие тоже могут пойти туда купить что-нибудь.
— Нет, — коротко ответил Маттис и отрицательно покачал головой.
— Нет, говорите вы?
— Это вовсе было не у консула в лавке, а в складе. Это сделал Оливер, никто другой. Я не понимаю, впрочем, почему вы спрашиваете меня об этом? Прошу извинения, господин доктор!
Доктор ушёл с разочарованным видом. Он был важным лицом в городке, авторитетом, и такая мелочь могла до такой степени раздражать его! А когда-то и у него были золотые мечты юности, он многого ожидал от жизни, надеялся достигнуть больших высот. Кровь у него была горячая, и он мог весело смеяться, и был влюблён. Куда всё это девалось? Жизнь, жестокая жизнь всё это поглотила! Он всё больше и больше погружался в мелкие интересы и с каждым днём становился раздражительнее и лицо его покрывалось морщинами. Один, со своей женой, в пустом доме, без семьи, без детей, один, со своей учёностью и своими жизненными неудачами, он стал мелочным, любопытным и сплетником. Единственное, что сохранилось у него от прежних времён, это студенческий жаргон с его радикализмом, свободомыслием и резкостью. Но то, что украшало молодость, даже её ошибки, всё это исчезло. Он точно переродился, изменился его ум, его мысли. Нет, жизнь не дала ему ни одного единственного удовлетворения, ни одной яркой, радостной минуты. Он умрёт, и в тот же момент о нём забудут...
Он встретил Генриксена по дороге. В самом деле, как мал этот городок! Все постоянно встречаются. Доктор подумал о гонораре, который он получил бы от Генриксена, если б всё кончилось иначе. Этими деньгами он мог бы покрыть счёт Ионсена. Но пациентка умерла! Это была такая неудача, такой удар для него!
— У вас всё благополучно? — спросил доктор Генриксена. — Новорождённый здоров?
— Да, слава Богу. Чудный мальчик!
Доктор понял, что этот ребёнок является утешением для Генриксена в его горе. Жена его умерла, но оставила ему этого чудесного мальчика. Генриксен не потерял бодрости духа, не был раздавлен обрушившимся на него несчастьем, и у доктора мелькнула мысль, что надежда на получение гонорара ещё не совсем потеряна.