Женщины у колодца
Шрифт:
— Я пойду с вами и посмотрю ребёнка, — сказал доктор.
Генриксен обрадовался и поблагодарил доктора.
— А вы как себя чувствуете, Генриксен?
— Что мне сделается? — отвечал он.
— Разумеется. Вы настоящий кремень... А что ваша жена, ничего вам не говорила перед смертью, ни о чём не просила вас? — спросил доктор.
— Нет, — отвечал Генриксен. — Вы хотите знать, просила ли она меня заботиться о малютке? Нет.
— Когда люди умирают, то обычно у них возникает побуждение просить прощения у близких в чём-нибудь. Они могли ведь втайне совершить какой-нибудь неправильный
— Нет, о нет! И притом, ей не в чём было просить у меня прощения, далеко нет! К тому же я ведь отсутствовал...
— Я слышал, что она хотела видеть пастора?
— Да, — отвечал Генриксен, без малейшей тени подозрения. — Она хотела причаститься.
Мальчик действительно был хорош, такой крепкий и здоровый.
— Он уже вырос, — сказал Генриксен, хотя воспитывается на рожке. И такой крикун, такой сердитый!
— Но у него карие глаза, — заметил доктор.
— Да. Разве это не удивительно? Она все месяцы своей беременности желала, чтобы у этого ребёнка были тёмные глаза. «Если б у него были карие глаза! Они такие красивые!» — говорила она. И вот, её желание исполнилось.
— Это хорошо, — сказал доктор с насильственной улыбкой.
Но Генриксен принял его слова за чистую монету. Он был доволен и увёл доктора в другую комнату, чтобы угостить его вином, он говорил доктору о своей жене, о своём одиночестве, которое вынести так трудно! Днём, за работой, ещё ничего, но когда приходит вечер, ночь!
Генриксен был чрезвычайно внимателен и любезен со своим высокопочитаемым гостем. Даже благодарил его за оказанную помощь больной.
— К сожалению, не в моей власти было помочь ей, — ответил доктор.
— Во всяком случае, вы делали всё, что могли. Я прямо говорю это. Вы часто приходили сюда, прописывали лекарства. Все мы делали всё, что могли, и это служит нам утешением. Но, видно, настал её час!
Генриксен весь сиял, угощая доктора вином.
— Это такая честь для меня, в самом деле большая честь для моего дома! — говорил он. — Жаль, что моя жена не испытала этого. Но я бы хотел, господин доктор, чтобы вы прислали мне счёт, настоящий счёт. Мне этого хочется. Или, может быть, вы сейчас скажете мне сумму, которую я вам должен?
— Ещё будет время. Торопиться не к чему.
— Ах, что может быть сделано сейчас, то должно быть сделано — в этом моё утешение! Позвольте же мне сделать это!
Он открыл свою конторку и достал оттуда большой банковский билет.
— Вот, — сказал он, протягивая его доктору. — Соответствует ли эта сумма? Может быть, она недостаточна?
Но доктор не был жадным. Этот банковский билет был для него подарком.
— Нет, — сказал он, — это слишком много. Достаточно половины. Я не хочу брать столько!
Но Генриксен настаивал:
— Берите, господин доктор. Это от неё и от меня. И больше не будем об этом говорить.
— Я готов приходить к вашему ребёнку во всякое время. Днём и ночью.
Доктор ушёл от Генриксена, чувствуя себя помолодевшим. Теперь у него было оружие в руках: он мог уплатить счёт Ионсену. «Пожалуйста, господин консул, получите почтовую повестку на денежное
Что это? Он опять встречает одного из темноглазых мальчиков! Положительно город кишит ими. Доктор останавливает его и спрашивает:
— Это не ты приносил мне рыбу?
— Да. Это было раньше.
— А теперь разве ты больше не ловишь рыбу? Что же ты делаешь?
— Я... Я уйду в море.
— Но теперь-то чем ты занимаешься? Ты такой грязный!
— Сейчас я нахожусь у кузнеца... но...
— Но тебе это не по вкусу? Да? Ну, иди лучше в море. А как тебя зовут?
— Абель.
— Вот что. Скажи своему отцу... слышишь? своему отцу дома, чтобы он пришёл ко мне на приём. Мне надо поговорить с ним.
XVI
Да, Абель вообще, всю свою жизнь, был не особенно чистоплотен и всегда имел неумытый вид. Разумеется, у кузнеца он не стал чище. Работа в кузнеце была для него совершенно необычным делом, но он должен был чем-нибудь заняться. Он был такой высокий, здоровый юноша. К кузнецу он попал случайно. Как-то раз, когда он проходил мимо, кузнец Карлсен позвал его и попросил помочь ему. «У меня спешная работа, — сказал он. — Не можешь ли ты взять этот большой молот и вместо меня ударять им?». Абель тотчас же взялся за это и нашёл эту работу весьма занимательной. Ему нравилось стучать по раскалённому железу, из которого вылетали блестящие искры. Он проработал в кузнице до самого обеда, и Карлсен был очень доволен его работой. Он покормил его и спросил, не может ли он и после обеда помогать ему?
— Конечно, могу, — отвечал он.
Вечером кузнец покормил его ужином и когда Абель собрался идти домой, то он дал ему крону и пригласил его придти на другой день.
— Хорошо, — ответил Абель. Он всегда решал сам за себя. С ранних лет он привык к самостоятельности, предоставленный самому себе во всех отношениях и до сих пор сам выпутывался из всех затруднений.
Через неделю отец его спросил, что он делает теперь, и Абель рассказал ему, что работает у кузнеца, получает за это обед и ужин, да ещё крону в день.
— Ах, Абель, ты! — сказал Оливер, чувствуя прилив отцовской гордости. — Что же, ты хочешь совсем остаться у кузнеца?
— Совсем? Нет. Только на то время, пока у него много работы.
Но у кузнеца всегда оказывалось много работы, целые недели и месяцы, и Абель должен был оставаться у него. Однако, он не поступил к нему в ученье настоящим образом и не забыл своего намерения сделаться моряком, но у кузнеца ему было хорошо и он достаточно зарабатывал на свои нужды.
Между, кузнецом и Абелем установились дружеские отношения. Частенько они вместе, среди работы, садились отдыхать и выкурить трубочку. Кузнец при этом жаловался ему, что он чувствует себя усталым и больше не может работать так, как прежде. Но Абелю казалось, что он вовсе не торопился кончать работу, а получаемые им заказы были уж не так велики, чтобы он один не мог их выполнить без своего помощника.