Женщины в его жизни
Шрифт:
В тот же день после второго завтрака она сходила в магазин и купила несколько чемоданов. Она сказала Тедди, что поскольку они привезли с собой минимум самого необходимого, то на этой неделе им предстоит отправиться за покупками.
Утром во вторник она пошла на встречу, о которой условилась раньше с месье Андрэ Малле, главой банка «Малле», расположенного в переулке, выходившем на Пляс-Мадлен. Обсудив с ним ряд финансовых вопросов – это заняло уйму времени, – она сняла со счета Вестхейма изрядную сумму на текущие расходы. И после того как с делами было покончено, она в течение двух дней предавалась приятному занятию – делала необходимые
Сегодня у нее было намерение пойти во второй половине дня и приобрести кое-что для себя. Она не собиралась наведываться к Жану Пату или к какой-либо другой знаменитости из мира моды. Модная одежда стала теперь для Урсулы непозволительной роскошью, но это ни капельки не огорчало ее. Ее ум в эти дни был занят гораздо более важными и насущными проблемами: взять хотя бы такую, как спасение ее семьи.
Затрезвонил стоявший рядом телефон, и она тут же сняла трубку. Телефонистка отеля сообщила, что ее вызывает Берлин, «не будет ли она так любезна ответить». Спустя несколько секунд голос Зиги на проводе поинтересовался, как у нее идут дела.
– Какой чудесный сюрприз! – воскликнула она, и сердце радостно запрыгало у нее в груди при звуках любимого голоса. – Я ожидала, что ты позвонишь не раньше, чем завтра или в воскресенье. У меня все хорошо, мы все здоровы. Как ты?
– Я – прекрасно. И в банке все идет прекрасно, как всегда.
Интуиция мгновенно подсказала ей, что все далеко не так прекрасно и что произошло нечто страшное. Голос у Зиги был убитый, и скрыть это он не смог.
– Зиги, что случилось? – закричала она, чуть не упав со стула.
– Мама. Боюсь, дела ее совсем плохи. У нее…
Голос его затих, на линии стоял шум, треск и какое-то эхо. Связь опять была прескверная.
– Зиги! Зиги! Я ничего не слышу! Что ты сказал?
– Я… У мамы… удар… рано… в четверг… – Голос исчез, затем вернулся снова. – Вчера я почти весь день провел с ней… Зигрид… Хеди…
– О майн Готт! Бедная твоя мама! Нет, нет! Только не Маргарете! О, Зиги, какое несчастье. – Она стиснула в руке трубку, к горлу подступил ком. Она была настолько убита горем, что едва могла произнести свой вопрос: – Что говорят врачи? Какой прогноз? – Сдерживая рыдания, она молилась про себя в ожидании его ответа.
– …Не уверены… нельзя тревожить… не может быть с мальчиком.
– Зиги, ты все время куда-то исчезаешь. Ты меня слышишь?
– Да… слышу.
– Она поправится?! – кричала Урсула.
– Мы надеемся. Мы думаем, да. – Теперь его голос был отчетлив и слышался совсем близко, как будто он говорил из соседней комнаты: линия наконец очистилась от помех. – Но мама сейчас не может поехать отдыхать. Ты меня понимаешь?
– Да, да. А остальные?
– …не хотят…
– А ты? А ты, Зиги, можешь?
– Я… надеюсь… как планировали. Сейчас, родная, мне надо идти. Я… – Помехи вновь и окончательно съели голос мужа.
– Мой сердечный привет маме! – кричала Урсула. – И всем. Буду ждать твоего звонка. И еще, Зиги…
Неожиданно отключилось на берлинском конце. Урсула в недоумении держала в руке омертвевшую телефонную трубку. Она положила ее и села, вперив взгляд в стену,
Бедная Маргарете! Какое чудовищное невезение – получить инсульт именно на этом этапе жизни! Мать Зигмунда по-настоящему так и не оправилась после смерти мужа. В последнее время здоровье ее сильно пошатнулось. И конечно же, этот удар чересчур жестокое испытание для старой слабой женщины. Урсула обожала Маргарете, и теперь ее чуткая отзывчивая душа разрывалась от горя и за нее, и за Зиги. Муж всегда был очень близок со своей матерью…
Урсула сидела в оцепенении.
До нее дошла убийственная истина: покуда его мать больна и совершенно беспомощна, ее нельзя транспортировать. Значит, Зиги не покинет Берлин. Тот Зигмунд Вестхейм, которого она знала, был слишком порядочным и ответственным человеком, преданным сыном, чтобы уехать от любимой матери, вырваться на свободу, оставив ее в опасности.
19
Урсула пересекла круглую площадь в нижнем конце Елисейских полей и пошла по улице Монтень. Она немного зябла, хоть и была в толстом шерстяном костюме, плотной шерстяной пелерине и фетровой шляпе, полностью скрывавшей ее золотистые волосы.
Был исключительно холодный день начала февраля. Пронизывающий северный ветер дул с просторов восточной Европы, и она ускорила шаг, стремясь поскорей очутиться в тепле отеля после долгого пешего пути из банка «Малле».
Когда она уходила из гостиницы, Максиму очень хотелось пойти вместе с ней, но она была категорически против и убедила его остаться дома. Сейчас она была рада, что проявила твердость и не поддалась на льстивые уговоры сына взять его с собой. Он был слегка простужен, и к тому же, несмотря на солнышко и ясное синие небо, погода была коварная. Меньше всего на свете ей хотелось, чтобы ребенок заболел.
Ее чрезвычайно тревожило, даже приводило в отчаяние то, что в последнее время болезни преследуют семейство Вестхеймов. Маргарете лежала, разбитая параличом, с середины января, а неделю тому назад Хеди, младшая сестра Зигмунда, упала у порога их дома в Грюневальде и сломала плечо. В результате этих несчастий никто из членов семьи, оставшихся в Германии, не прибыл в Париж, и чем дольше Урсула сидела в ожидании их приезда, тем больше волновалась и нервничала. Она непрерывно уговаривала себя быть терпеливой, но при сложившихся обстоятельствах это было для нее почти непосильно. Урсула всегда была человеком действия, и недавно сделанное для себя открытие, что ожидание вконец изматывало ее, было невыносимо ее натуре.
Приближаясь к гостинице, она то и дело вздыхала, стараясь отогнать печальные мысли, целый день вертевшиеся в голове. Урсула чувствовала себя обязанной проявлять оптимизм и жизнерадостность перед ребенком и Тедди. И не потому, что Тедди нуждалась в каком-то подбадривании. Ее тревога за Вилли Герцога полностью улетучилась, после того как от него пришло обстоятельное письмо из Палестины, которое переправила ей в Париж из Лондона тетушка Кетти Бернерс.
«Он выскочил! Он спасен! Он в Тель-Авиве!» – шалея от радости, визжала Тедди; размахивая письмом, она понеслась к себе в комнату, чтобы немедленно настрочить ответ. Урсула столь же бурно разделяла радость девушки по поводу доброй вести. Она всегда бывала рада узнать, что еще кому-то удалось вырваться из-под ига нацистов, удрать из Германии в свободную страну.