Женщины в его жизни
Шрифт:
Урсула подошла к отелю. Ливрейный швейцар коснулся козырька фуражки и приветствовал ее дружелюбным кивком. Он распахнул перед ней дверь, и она впорхнула в вестибюль.
У конторки старший консьерж Шарль расплылся в широкой улыбке.
– Мадам Вестхейм, здесь недавно вас искал один джентльмен, – сообщил Шарль. – Он отправился выпить чаю в «Релэ Плаза». Просил передать вам, что будет ожидать вас там.
Урсула было оживилась, но тут же помрачнела.
– Он не назвал себя?
– Нет, мадам.
– Спасибо, Шарль, – тихо поблагодарила она и, снимая перчатки,
Он увидел ее раньше, чем она заметила его. Встал и быстро подошел к ней.
Урсула тихонько ахнула от радостного удивления, и лицо ее вспыхнуло при виде высокого, худощавого блондина в темном деловом костюме, радушно улыбавшегося ей. Так вот кто это! Милый, добрый, верный старый друг – барон Курт фон Виттинген.
– Курт! – Она метнулась к нему, вытянув вперед обе руки.
Он взял их в свои.
– Здравствуй, Урсула, – сказал он, наклоняясь и целуя ее в щеку. – Ну прекрасно, пойдем сядем, – говорил он на ходу, провожая ее к столику в углу. Тут же заказал чайник излюбленного ею китайского чая и продолжал: – Ты извини, но у меня не было возможности заранее дать знать, что я еду в Париж. Сегодня утром приехал из Берлина, на Северном вокзале меня встретил сотрудник и увез прямиком на деловую встречу. Потом был обед и еще одна встреча, и меня ни на минуту не оставляли одного. Не было просто никакой возможности позвонить тебе.
– Ах, Курт, это все пустяки. Поверь, это не имеет никакого значения. Я так рада тебя видеть! Как хорошо, что я вернулась вовремя и застала тебя. Ужас, как могло быть досадно, если бы ты не дождался и ушел. Даже страшно подумать.
– А я дождался бы, моя дорогая. Я не ушел бы, не повидав тебя.
Она благодарно кивнула и улыбнулась.
– Как там Зиги? – спросила она, тревожно всматриваясь в лицо Курта. – Ты давно его видел?
– Несколько дней тому назад. Он здоров. Я сказал ему, что почти наверняка буду на этой неделе в Париже, и он шлет вам с Максимом свой самый горячий привет. Он специально просил тебе передать, Урсула, чтобы ты не волновалась. Он делает все, что в его силах, и надеется, что его мать скоро будет в состоянии тронуться в путь. Она уже поправляется и, похоже, довольно успешно. Он хотел, чтобы ты это знала.
– Слава Богу! Я так за них волнуюсь. Сидеть здесь в неведении – кошмарная нервотрепка, ты ведь можешь себе представить. Ну а телефонные разговоры вообще одно расстройство. Мы оба боимся сказать что-нибудь лишнее, зная, что на берлинском конце подслушивают, ведь ты высказал такое предположение. И независимо от этого связь сама по себе очень скверная. Половину времени мы почти не слышим друг друга. И все-таки я живу этими звонками.
– И Зиги тоже. Они дают ему силы держаться и не падать духом.
– И мне тоже, Курт. Ты прости меня, я такая черствая, даже не спрашиваю про Арабеллу и про детей. Как там они все?
– В прекрасной форме,
Ее красивые лучистые глаза затуманились слезами.
– О, Курт, а как я по вас всем тоскую! – прошептала она сдавленным от эмоций голосом.
Он крепко пожал ее руку, доброе лицо его выражало искреннее сочувствие.
– Я знаю, я знаю. Тебе безумно тяжко во всех смыслах, но в данный момент ты в наилучшем для себя положении. Поверь, что так оно и есть.
– Да. – Она взяла чайник, принесенный официантом, и налила себе чашку чая. Немного помолчали, потом она взглянула на Курта и тихо проговорила: – Я надеялась, что ко мне сюда приедут Зигрид с Томасом, но, по-видимому, Зигрид не хочет оставлять мать, а Томас, конечно, не поедет сюда без жены.
– Ты совершенно права. Конечно, Зигрид понимает, что сейчас она нужна в Берлине больше, чем когда-либо, поскольку у Хеди сломано плечо.
– Бедняжка Хеди, с ней всегда что-нибудь случается. Перелом этот, должно быть, страшно болезненный. Но, как я пошла из слов Зиги, она идет на поправку.
– Ну да.
Теперь Урсула говорила более спокойным, даже подчеркнуто спокойным голосом:
– А как у всех обстоят дела с визами? – Ее серо-голубые глаза в упор уставились па Курта.
Он выдержал взгляд.
– Три обещанных мне на середину января – имеются. И две последние я тоже получил в конце прошлого месяца. Они у Зиги.
– Так что, ехать могут уже все?
– Да, как только позволит здоровье фрау Вестхейм.
Она с облегчением улыбнулась.
– Что ж, это очень хорошая весть. – Она протянула руку и с теплым чувством коснулась его плеча. – Благодарю тебя, Курт, за все, что ты для нас сделал. Ты всегда был и есть такой заботливый и верный друг.
– Ты ведь знаешь, я всегда готов помочь тебе и Зигмунду, чем могу.
Урсула наклонилась к Курту.
– В поезде, – сказала она, – был один человек… полковник Остер. Он сказался твоим другом… – Голос ее стих, она вопросительно смотрела на Курта.
– Да, он и есть мой друг.
– Это ты устроил так, чтобы он ехал в купе с нами? Это ведь было не совпадением, верно?
– Да. Но устраивал это не я. Просто я попросил своего человека обеспечить чье-нибудь присутствие в вагоне, разумеется, поближе к вам, чтобы держать вас под наблюдением, пока вы не пройдете пограничный контроль.
– И адмирал Канарис дал согласие?
Курт кивнул.
– Адмирал тоже был поразительно добр к нам, – сказала Урсула. – Он второй человек, которого мы никогда не сможем достойно отблагодарить. До самой нашей гробовой доски.
– Вы уже его отблагодарили, притом весьма специфическим образом.
– Как это понять?
– Зиги передал мне крупную сумму денег для фонда, который возглавляет адмирал, фонд, из которого он оказывает помощь неимущим, чтобы они смогли уехать из Германии… евреям, католикам, политическим беженцам. Так что вы, как говорится, внесли свою лепту. Адмирал весьма благодарен.