Женщины Великого века
Шрифт:
– Все эти меры предосторожности меня пугают, дорогая сестра.
– Роды могут начаться внезапно.
– Хорошо, я позову на помощь.
– А так вам не придется никого звать!
Госпожа де Сен-Жеран поняла, что имеет дело с непробиваемым упрямством, которое и впрямь начинало вызывать у нее страх. Множество гонцов было отправлено в армию с письмами, в которых она умоляла мужа вернуться к предполагаемому времени родов.
К сожалению, это было невозможно. По долгу службы супруг не мог покинуть армию, и когда ветреной октябрьской ночью у графини начались схватки, она оказалась один на один с золовкой.
– Пока
Но госпожа де Сен-Жеран была уже не в силах спорить, приступы боли участились, и она даже чувствовала удовлетворение, что другая все взяла на себя. Боль, раздиравшая ей чрево, не оставила места для других мыслей.
Между тем в комнате, которая располагалась рядом со спальней, управляющий, предупрежденный госпожой Н, дожидался рождения младенца. Было заранее обговорено, что, как только родится ребенок, Гийом отправится за нотариусом, который засвидетельствует появление наследника, в том случае, конечно, если будет мальчик. Если же родится девочка, достаточно будет и лакея, за которым всегда не поздно послать.
Внезапно приступ чудовищной боли, в десятки раз сильнее, чем все остальные, вырвал долгий стон из груди графини. Госпожа Н взяла свечу и тут только заметила, что ребенок уже явился на свет. Одновременно с роженицей она испустила дикий крик:
– О боже!
Но она ничего не объяснила, поскольку, измученная страданиями, госпожа де Сен-Жеран лишилась чувств.
Некоторое время спустя Гийом оседлал коня и скрылся в ночи, со скоростью ветра поскакав на север.
Итак, родился наследник! А между тем в замке не раздавались радостные возгласы, служанки, наконец-то разбуженные, толпились вокруг постели хозяйки и говорили вполголоса. Но главное, на всех лицах застыло выражение испуга и печали. Шепотом они передавали друг другу:
– Господи! Что будет, когда она узнает?
– Бедная госпожа! Она была так счастлива. Это может ее убить! Она не заслужила подобного наказания.
Мало-помалу графиня де Сен-Жеран стала приходить в чувство. Едва открыв глаза, она увидела стоящую перед ней госпожу Н с таким мрачным и скорбным выражением лица, что ей сразу стало страшно.
– Ребенок… неужели он?..
– Нет, дорогая сестра, к несчастью, младенец жив, и это – мальчик.
– К несчастью? Сестра, что вы хотите этим сказать?
Госпожа Н присела на край кровати и взяла в руки белую как снег ладонь невестки.
– Луиза, – тихо произнесла она, – мужайтесь. Ребенок жив, но вам невозможно будет его растить и нормально воспитывать. Нужно… укрыть его от посторонних глаз.
– Но почему?
– Потому что он ненормален. Это… урод!
Графиня, приподнявшаяся было, вновь упала на подушки, бледная как смерть. Но эта хрупкая и нежная женщина обладала незаурядной силой. Вскоре она снова открыла глаза.
– Я должна его увидеть! – заявила она. – Покажите мне его.
– Нет, Луиза, это вас убьет. Гийом о нем позаботится.
– Я сказала, что должна его видеть!
Тогда госпожа Н встала.
– Хорошо, я велю его принести.
Золовка вышла и вернулась из соседней комнаты с чем-то, завернутым в пеленки и кружева. Наклонившись, она поднесла сверток к лицу роженицы и отодвинула вуаль, закрывавшую лицо новорожденного.
Но едва несчастная мать бросила
Придя в себя, графиня де Сен-Жеран погрузилась в отчаяние.
– Мой супруг! – рыдала она. – Бедный супруг! Что скажет он, когда узнает! Муж меня возненавидит!
Конечно, и для маршала это был удар, ничуть не меньший, чем для его жены. Но когда он вернулся в замок, то постарался скрыть свое отчаяние, чтобы не доставлять еще большие страдания несчастной Луизе, которая чуть не сошла с ума от горя. Жизнь вернулась в прежнюю колею, и никто уже больше не пытался оспаривать надежды на наследство юного Аженора. Ребенок-урод, по словам госпожи Н, был доверен попечению Гийома, который, прежде чем поехать за маршалом, отвез младенца в надежное место, известное ему одному. Все старались заставить забыть бедную мать об этой чудовищной трагедии. Снова пошли визиты, приемы, охота. Госпожа Н вернулась домой и, как в прежние времена, лишь время от времени посещала замок. Но между супругами отныне словно пробежала тень: каждый задумывался, чья столь ужасная наследственность могла привести к подобному несчастью.
Прошло несколько лет. Над башнями замка Сен-Жеран пронеслись весенние ветры и осенние ливни, и вот в один прекрасный день Гийом распрощался с его хозяевами. Он только что получил в наследство от умерших родственников хорошенький домик в Мулене и небольшое поместье, которое отныне позволяло ему жить в свое удовольствие. Гийометта, таким образом, перестала быть служанкой.
Но девушка – к этому времени ей исполнилось шестнадцать – была сильно опечалена отъездом. Она еще сильнее привязалась к своей госпоже и все эти годы старалась быть ей утешением, чтобы помочь несчастной справиться с горем.
– Мне бы так хотелось остаться с вами! – пролепетала девушка, покидая ее.
– Ты станешь приезжать ко мне в гости, ведь Мулен недалеко. И потом, ты стала настоящей барышней. Теперь найдешь хорошего мужа. Вот посмотришь, тебе не придется по мне тосковать.
И Гийометта уехала.
Первое время ей нравилось жить в красивом доме, где у нее была служанка, носить не жалкие, как прежде, а специально для нее сшитые платья. Но очень скоро ей открылось, что теперь она стала еще большей затворницей, чем прежде.
И это было связано с отцом, который вдруг стал лелеять в отношении нее честолюбивые замыслы. Отныне он требовал, чтобы она встречалась только с людьми из родовитых семей, а те не спешили завязывать тесные отношения с бывшим управляющим. Как огня он боялся, что дочь влюбится в парня низкого происхождения, и вскоре бедной девушке из развлечений остались только посещение церкви, вышивание да домашнее хозяйство. Ей не позволялось даже сопровождать отца, когда тот ежемесячно отправлялся в горы Оверни. Там, по его словам, он навещал родственников, которые нуждались в его помощи, но те не подходили для знакомства с ней. Время шло, и Гийометта все больше жалела о том, что потеряла: жизнь в замке, парк, приветливые улыбки графини. Ей исполнилось двадцать пять лет, и перед ней уже четко вырисовывалось мрачное будущее одинокой старой девы, когда внезапно умер ее отец.