Женская собственность. Сборник
Шрифт:
Новый год я всегда встречал с родителями, а потом уходил в какую-нибудь школьную компанию. С последними ударами кремлевских курантов я выпил шампанского с родителями и, взяв заранее приготовленные цветы девушке, которая мне нравилась, вышел на лестничную площадку и позвонил в дверь квартиры соседки. Меня рассматривали в глазок, я показал цветы, и дверь открылась. На столе я увидел бутылку виски, одну рюмку и много хороших закусок.
— С Новым годом! — сказал я и протянул цветы.
— Цветы вы купили мне? Почему?
— Потому что вы мне нравитесь.
Она засмеялась.
—
Мы выпили виски. Я не помню, о чем мы говорили, но меня удивило, что, когда я полез ей под платье, она сама сняла его. Я остался в ее квартире на всю ночь и на весь последующий год. Я выходил погулять и нажимал на кнопку звонка ее двери. Иногда за вечер я к ней заходил по три раза, мать стала подозревать, что я курю и выхожу во двор. Она принюхивалась, когда я возвращался. Может быть, я приносил другие запахи, но запаха табака не было. Я многому у нее научился, она давала мне рекомендации, профессия накладывает отпечатки на сексуальные отношения, я заметил, что учительницы любят учить, библиотекари рекомендовать, а медики предпочитают прямой показ: делай как я.
Когда я вернулся из армии, в ее квартире жил одинокий старик, она вышла замуж, а куда переехала, мать не знала.
С Елизаветой у нас произошло то, что и должно происходить между мужчиной и женщиной. Я не спешил, давал ей передышку в несколько секунд и вел к новому оргазму. Наконец она не выдержала:
— Антракт! — И добавила: — В этом мастерстве ты более талантлив, чем в актерском.
— Со мной все решили? Будете резать?
— Будем, — призналась Елизавета.
— Ладно, не корову проигрываем.
— А почему корову, а не козу?
— Не знаю. Так всегда мой дед говорил. Наверное, корова больше стоит.
— Может, это и к лучшему, — сказала Елизавета. — Будь у меня сын, я все сделала бы, чтобы он не стал актером. Актерство — женская профессия. Выберут — не выберут, пригласят — не пригласят, это постоянный экзамен: сдашь — не сдашь. А сдавать экзамены постоянно противоестественно.
— Но когда становишься звездой, не сдаешь экзаменов. Не тебя выбирают, а ты выбираешь.
— Сегодня все занялись бизнесом, но давно известно, что в бизнесе преуспевают только два процента, а в актерстве и того меньше.
— Значит, чудес не бывает?
— Не бывает…
Я понял, что со мной все решено. От Елизаветы я ушел на рассвете. А днем мы встретились в институте.
— Посмотри, что ты со мной сделал! — сказала она.
Я увидел ее сияющие глаза, но даже хорошо наложенный макияж не мог скрыть огромных теней под глазами.
— Возьми деньги за аккумулятор.
— Да ладно…
— Что? — Я почувствовал почти угрозу и поспешно сунул деньги в карман.
— Положи в бумажник. Деньги надо уважать.
Я выполнил и этот приказ. И, не обращая внимания на абитуриентов, поцеловал ее.
Через несколько дней был третий тур. Я вошел в аудиторию, поздоровался, улыбнулся Елизавете. Она сидела рядом с классиком, был еще какой-то таракан с седыми усами.
— Что будете показывать? — спросил классик.
Я бил чечетку. Но не истово, как если бы решалась моя судьба, а лениво. Классик вышел из-за стола,
— Спасибо. Свободен.
Не знаю, как убеждала Елизавета мастера, но я прошел третий тур. Общеобразовательные предметы я сдал. Я боялся письменного экзамена по литературе, у меня были проблемы с запятыми, но все запятые оказались правильно расставленными. Елизавета боролась не за меня, а за себя. Она выиграла пять лет своей женской жизни.
Я был рядом, когда она болела. Я чинил ее машину, я делал всю домашнюю мужскую работу. Но и она делала для меня все возможное и почти невозможное. Зная всех асситенток по актерам и большинство режиссеров на двух московских и семнадцати республиканских киностудиях, она рекомендовала, упрашивала, вталкивала меня в картины на эпизоды. Пока я учился в институте, я сыграл молодого сталинского наркома вооружения, пехотного капитана, крепостного крестьянина, мясника, таксиста, участкового милиционера, мичмана, монаха. Славы эти роли мне не принесли, но меня начали запоминать.
Я жил у Елизаветы, и мы вместе ездили в институт. Вначале она высаживала меня, не доезжая до института, но однажды я отказался и не вышел из машины.
— Перестань, все уже об этом знают. Или узнают.
— А черт с ними, поехали, — решила Елизавета.
Но оставались некоторые неудобства, когда я бывал в компаниях ее друзей.
— Ты мой племянник, — предупреждала она.
— Значит, ты сестра моей матери? Старшая или младшая?
— Конечно, младшая!
— Нет, — не согласился я. — Даже если ты младшая сестра моей матери, все равно спать с племянником аморально.
— Но я тебя должна как-то представлять!
— Ты никому и ничего не должна. Но если так необходимо, представляй как есть. Я твой любовник.
— Любовников не представляют. Их и так все знают.
— Тогда не представляй.
Мы прожили пять прекрасных лет. Такой откровенной ласки и понимания я уже не встречал в своей жизни. Она научила меня любить, быть щедрым и не врать. Врать Елизавете было бессмысленно. Она очень огорчалась.
— Я тебе все прощу, кроме вранья, — предупредила она.
— А если я тебе изменю?
— Расскажешь. Мне же это интересно.
— А если ты мне изменишь?
— Я тебе обязательно расскажу. Это же так интересно обсудить.
В самом начале нашего романа я, уверенный в своей исключительности, спросил ее:
— Я хороший любовник?
— У тебя неплохие данные.
— Что значит — неплохие? — я даже возмутился. — Я в эскадрильи, где сорок мужиков, был в пятерке лидеров. Я рассказал ей о замерах в бане и случае с неграми.