Женская верность
Шрифт:
У обочины дороги остановилась черная служебная "Волга". Тамара сжалась. Сейчас выйдет водитель — срам. Но из машины торопливо даже выскочил, а не вышел Николай Фёдорович. Без пальто, в одном костюме. Он оглянулся вокруг. Пошел в одну сторону, в другую… " Уедет", — почему-то испугалась Тамара.
— Я тут, — она приоткрыла дверцу телефонной будки.
Усадив её на заднее сиденье, он достал платок, попытался вытереть ей нос…
— Поедем. Сейчас отвезу тебя в служебную гостиницу. Ну, куда мы командировочное начальство селим. А как освобожусь, подъеду. Ладно?
Она
Николай Федорович пересел на водительское сиденье. Машина рыкнула и тронулась.
Гостиница представляла собой небольшое строение, сразу за входом в которое находился коридор с несколькими дверями, красной ковровой дорожкой на полу, и ухоженной полной женщиной, встретившей их на пороге.
— Нина Ивановна, вот, у человека сложные жизненные обстоятельства. Моя личная огромная просьба к вам — накормите, обогрейте. Я чуть позже подъеду, — он слегка отвел женщину в сторону и то ли дал ей денег, то ли что-то ещё сказал. Тамара не разобрала.
— Хорошо, хорошо. Не волнуйтесь. Все будет в порядке.
— Коль, Николай Федорович?
— Я быстро. Ну, сама знаешь, дела.
— Я не о том. Там девчонки мои.
— Они сейчас где?
— В школе и садике.
— Значит, время есть. Я вернусь, и мы все обсудим. Не волнуйся. Все будет хорошо. Я тебе обещаю. Веришь?
Она только кивнула. Но и вправду верила.
Ванна была теплой, с пушистой пеной. Пахло цветами и чем-то незнакомым. Белый кафель на стенах сверкал чистотой, не то, что дома, темно-синие стены и унитаз рядом с ванной.
— Я тут вам махровый халат принесла. Можно?
— Да, да. Спасибо. Я сама.
— Ну что вы. Это моя работа. Самый маленький выбрала. Мужские все, да размеры не на худеньких, — она улыбнулась, вешая халат на блестящий золотистый крючок. Дома гнутый гвоздь в стене. А халат — старый, рваный, ситцевый.
— Вы пока отдыхайте, а я в аптеку. Сыновья у меня. Так что к вечеру в лучшем виде будете. За бодягой сбегаю. Да и продуктов надо купить. А то уморю вас с голоду. Вот будет мне от Николая Федоровича.
— Я… Нет, мне ничего не надо.
— Да вы не волнуйтесь. Во-первых, в холодильнике представительские продукты ну просто пропадают, а во-вторых, Николай Федорович велел не стеснять вас ни в чем. Так что деньги есть. Ну, я пошла?
Тамара только кивнула. Господи, пусть бы такая жизнь не кончалась. Ей бы Наталью, да Леночку сюда. Да чтоб не вывешивать за окно дефицитное мясо, морозилки-то в их "Кузбассе" нет. Да не видеть больше убогой обстановки и пьяной Илюшкиной рожи. Да не слышать бы больше, что другие ей позавидовать могут. Получает её муж больше других. Квартиру дали. Телевизор купили. Обзавидуешься… Тьфу! Теперь-то она знает, что можно жить по-другому. Есть другая жизнь. Есть. И она будет бороться за такую жизнь для себя и своих детей.
Уже лёжа на диване с примочкой на глазу, Тамара услышала, как хлопнула входная дверь.
— Лежи, лежи. У меня есть полтора часа. Так что давай подумаем, как дальше быть.
Тут вся жизнь наперекосяк. А у
— Да, Коленька. Мне так не хочется тебя утруждать. При твоей-то занятости. Прости, дуру, — и Тамара слегка поморщилась, приложив руку к компрессу.
— Болит?
— Ой, Коленька, душа-то хуже болит. Не хочу я ни твоей семье вредить, ни работе. Я всё понимаю. Только… Только… — и Тамара перешла на шепот, — я жить без тебя не могу.
А про себя подумала: "Не могу, и не хочу". От этой мысли слёзы ещё сильнее покатились из глаз.
— Я страшная, я некрасивая сейчас. Не хочу, чтоб ты меня такую видел.
— Ну, возвращаться сегодня тебе домой нельзя. Надо подождать пока немного уляжется всё. А ты пока с мыслями соберись. Я оформлю будто ты в командировке. За детьми, думаю, пока свекровь присмотрит. Как?
Сердце у Тамары так и оборвалось. Но ведь не бросил. Приехал. Да и, в крайнем случае, ему тоже надо думать, а то жена нажалуется в партком. Там за это при его должности по головке не погладят. Нет, так она ничего не добьется.
— Я так тебе благодарна. Только, я уж как-нибудь сама. А к тебе у меня будет только одна просьба…
— Томочка!
— Не бросай меня, не бросай, — она, давясь слезами от обиды на свою жизнь, почти прошептала эти слова.
— Боже мой, Тамара, у меня вся рубашка мятая. Надо же, как мы неосторожно. Как домой покажусь?
— Мелочь. Утюг тут есть?
— Нина Ивановна!
— Ой, что ты?
— Ладно. Она и так всё поняла. Надо же нам где-то встречаться.
— Коленька! Тамара целовала пахнувшую хорошим одеколоном макушку, гладила покатые плечи, трогала губами мочки ушей.
— Томочка, опоздал уже. Тома! — он сердился довольным, покровительственным тоном.
— Ну, хоть брюки-то, надеюсь, не будешь гладить?
— Не буду, если ты их будешь аккуратно вешать, а не бросать как мальчишка у постели.
Такое сравнение привело его в прекрасное расположение духа.
— Всё, всё, я пошел. Машина сейчас вернется. Ты собирайся. Обговори все со свекровкой. Скажи в командировку едешь. Дай ей денег. Скажи, премию выписали. Нет, лучше командировочные дали. Чтоб дети не нуждались. А там, ты женщина умная. Я думаю, всё наладится, — и он, уходя, чмокнул её в нос. — Пока. Я вечерком после работы забегу.
Договориться с Устиньей Тамаре не составило труда. Нехорошие подозрения у Устиньи были. Но говорят, по себе погонишься — не ошибешься. Вот и Устинья, ни разу за всю жизнь не изменившая мужу, ни до его гибели, ни после, погналась по себе. Ну, работает невестка, иногда допоздна задерживается. Вот в командировку едет. Хочет жить лучше. Старается копейку в дом заработать. А Илья не понимает этого. А через это одни неприятности. Попивать стал. Пьяный-то он сильно нехороший. А кто пьяный хороший? Даст бог, перебесятся. Тамаре бы тоже пыл умерить. Илья, как не крутись, неплохо зарабатывает. Да и дети малые. Ну, разойдутся. Кому они нужны?