Женская верность

Буденкова Татьяна Петровна

Илья проглотил пару ложек.

— Не могу. Душа не принимает, пойду я на работу.

— Рано ещё.

— Я пешком. Хоть в себя приду. Моя-то куда подевалась?

— По работе её послали в командировку. Она мне всё обсказала. Часть денег командировочных на девчонок оставила.

— Куда послали? Когда вернётся? Сказала?

— Говорит недолго. Куда, я не спросила.

— Ладно, — один глаз Ильи стал из зелёного серым. И только стеклянный оставался всё таким же зеленым и прозрачным.

— Ладно, пошел я.

— Не дури, малый, об детях подумай. Чего творишь?

— Их матери тоже надо бы подумать.

— Ну, работа она и есть работа.

Илья пригладил пятернёй непослушные вихры и вышел из квартиры.

Прошла

неделя. Почти каждый день Илья приходил домой "навеселе". Всегда находился какой-нибудь повод. Молча ужинал и устраивался на диване с книгой. Читал он много. Мемуары, исторические романы. За неделю перечитал все, что привез ему Пётр из Москвы. Как такую нагрузку выдерживал единственный глаз — бог весть.

А в субботу из командировки вернулась Тамара. Устинья, увидев невестку, обрадовалась. Муж да жена — одна сатана. Сами разберутся. И, решив, что лучше не мешать молодым и не встревать в их дело, уехала к себе домой.

Тамара ходила по квартире, берясь то за одно, то за другое. Решила ужин приготовить… Набор привычных продуктов поверг в уныние. Ничего похожего на ассортимент в гостиничном холодильнике. На плите в кастрюле, заботливо укутанной полотенцем, чтоб не остыла, картошка с кусочками мяса, которые пересчитать можно. В уродливом "Кузбассе" банка солёных огурцов, капуста, томатная паста да маргарин. На кухонном столе алюминиевая кружка, тоже не хрустальный стакан. Тамара вздохнула, провела пальцем по пыльному подоконнику. Нет, Илья не плохой. И не то, что бы она без любви замуж выходила. Но, приехав из деревни, что знала, что видела в жизни деревенская девчонка? Она подошла к зеркалу. Молодая, черноволосая, кареглазая, с тонкой талией и высокой грудью, в старых стоптанных тапочках и облезлом полинялом халате, с десятью рублями в поношенной сумочке, которая висит на гвозде у дверей. А её девчонки? Та же соленая капуста, липкая кухонная тряпка, стоптанные туфли и постоянная забота, что на ужин сварить. Ночью три минуты любви, когда не то что любви, а от усталости и давящих забот, вообще ничего не хочется. Уснуть бы как-нибудь. А нельзя. Муж. Но ведь есть тонкий пеньюар, благоуханный аромат, белоснежные простыни, и руки не трясутся от усталости, и душа не болит, чем завтра за садик платить. Пусть, пусть она плохая! Но она хочет, очень хочет жить той, другой, подсмотренной жизнью. Да она за возможность такой жизни для себя и своих дочерей будет верной как домашняя собака. Она всё вытерпит. Пусть плохая, но счастливая, чем хорошая и несчастная! Что? Это не счастье? Это обман? Обман — это когда тебе плохо, а ты себя убеждаешь что хорошо! Хуже нет — себя саму обманывать! Илья не инвалид. Молодой, здоровый мужик. Вон сколько женщин одиноких. Она детей с собой заберёт. И им жизнь только лучше станет. Надо как-то пробраться в эту другую жизнь. И путь у неё один — через Николая Федоровича. Надо взять себя в руки, подумать, успокоиться и действовать наверняка. Хоть бы сегодня Илья домой не пришел. Ну, загулял бы где-нибудь с друзьями. Запил. Самое главное сейчас, найти в себе силы вырваться из привычного общепринятого круга сложившейся жизни. Ох, как трудно, трудно и страшно. Никто её не ждет. А девчонок двое. Нет. Нет, всё равно, она даже представить не может, что завтра и послезавтра ей приходить сюда, нет!

У дверей что-то бухнуло. Из детской выскочила в ночной сорочке Наталья:

— Мам, это, наверное, папа пьяный. Он, пока ты в командировке была, часто такой приходил.

Под дверями кто-то шароборился пытаясь попасть ключом в дверь. Стало страшно. Скандал, побои? Чего ждать?

— Иди, доченька, спи. Я открою.

Наталья юркнула в детскую и притаилась. Тамара повернула ключ в замке, дверь открылась и Илья, с трудом держась за дверной косяк, ввалился домой.

— Явилась, сука. Эк-эк-эк! Тьфу! — он размашисто пролетел в зал, ударился о гардероб, и как был, грязный и одетый, плюхнулся на кровать. Поднял голову:

— Зарежу, суку… — попытался

встать, упал на пол. Мыча что-то невнятное, ещё раз попытался подняться, грубо выматерился и захрапел.

Тамара смотрела, прижав к груди руки. Страх, жалость и отвращение боролись в ней. Это её муж. Это отец её детей. Это она ему изменила. Это она виновата. Это она плохая, а он хороший. Пьяный Илья дрыгал обутыми в грязные ботинки ногами и храпел. Сопли и слюни булькали в его горле. Это она плохая, она, а он — он хороший! Она смотрела на него, и ей становилось легче. Она плохая. Она плохая. И она уйдет от него, хорошего. Заберет детей. Даже квартиру ему оставит. Надо собрать вещи. Какие там вещи?! Но первое время надо хоть во что-то одеваться. Да и как знать, что там ждет впереди. Только она точно знала — хуже не будет.

На рассвете, пока Илья ещё не пришел в себя, а первые автобусы уже пошли, она тихонько собрала детей и вышла из дома. Денег хватило на один взрослый билет в общий вагон и один детский. Леночка ехала "зайцем". Тамара везла детей в деревню к матери.

Глава 34

СЕДИНА В ГОЛОВУ…

После утренней планёрки он, найдя какой-то предлог, зашел в техотдел. Но рабочий стол Тамары был пуст. Может вышла куда? Он задавал начальнику отдела какие-то вопросы, а сам ждал — должна же вернуться. Наконец, всякие разумные поводы были исчерпаны, и ничего другого не оставалось, как спросить прямо.

— Ах да, Родкиной сегодня на работе нет. Она звонила, предупредила, что повезла детей в деревню к матери и просила оформить неделю без содержания.

Николай Федорович кивнул головой и направился к дверям. У дверей остановился:

— И до какого просила оформить?

— Ну, на неделю, начиная с сегодняшнего дня. Да я всё сделаю. Пока просто не успел. Я всё оформлю, она добросовестный работник, вы не подумайте, не какая-нибудь прогульщица, — и он растеряно поправил на носу толстые линзы очков, глядя через начальственное плечо на Марью Ивановну, которая выразительно крутила пальцем у виска.

Николай Фёдорович шел по коридору. Подтянутый, строгий, в тщательно отутюженном черном костюме, он оставлял за собой шлейф дорогого мужского аромата. Знакомый подарил. Ездил во Францию в командировку, а что из Франции привезти? Вот и привез презент. Ну, ладно. Дети есть дети. К бабушке, так к бабушке. Подходя к служебному кабинету, он уже был захвачен мыслями о работе, хотя, войдя в кабинет, всё-таки отлистал на столе перекидной календарь и на седьмой страничке поставил красный восклицательный знак.

Вечер был обычным. Черная служебная "Волга" мягко затормозила у подъезда. Жена встретила в дверях.

— Надо же, в кои-то веки ты вовремя домой. Прямо не знаю где и записать. На потолке что ли? — располневшая, уже немолодая женщина, с проблесками седины в густых темных волосах, с перекинутым через плечо кухонным полотенцем, подала ему комнатные тапочки.

— Ладно. В самом деле, выдался свободный вечерок, так и тот с упрёков начинается. Видеть не хочешь? Так и скажи, что надоел, мол, катись на свою работу.

— Коля, ну что ты? Совсем шуток не понимаешь?

— Какие уж тут шутки. Так за день "нашутился", душа покоя просит. А тут ты со своей болтовней.

Она поправила волосы, провела кончиками пальцев по своей щеке, губам… Как-то неопределённо кивнула, будто что-то сказать хотела, но отвернулась и пошла на кухню.

— Коля, там письмо я тебе на стол положила. От сына. Пишет, что может в отпуск отпустят. Давно ли маленький был, а уже год в армии отслужил.

Ужинал он с удовольствием. За многие годы совместной жизни совместными стали и вкусы, и любимые блюда, а готовила она чудо как хорошо. Сытый желудок и спокойная привычная атмосфера настроили на благодушный лад. Да, в конце концов, Тамара в деревню к матери поехала, а не на южный курорт. И он удобно устроился возле телевизора.