Женская верность
Шрифт:
— Уходи. Я тебя видеть не хочу. Он мать содержать обещал! Моя мать не содержанка. Понял? И без тебя не пропадем.
— Сынок, не надо. Нельзя так. Что бы ни случилось, а он твой отец.
— Если он останется, уйду я, — Дмитрий заметался по комнате.
— Зачем ты так, сынок? Сынок?
— Ну, как ты не понимаешь, мама, он нас бросил. Бросил! И мне в армию всё врал, вот и вся его честность!
— Сопляк! Ты мой сын! Как ты можешь со мной так говорить? Ты не имеешь права.
— Это ты теперь тут не имеешь права! — Дмитрий прямо
Николай Федорович почувствовал, как вдруг заныла мышца на груди, потом боль поползла под лопатку. Ноги ослабли и он, боясь упасть, схватился руками за угол шкафа, но предательский скользкий угол выползал из рук.
— Отдышусь. Сейчас, отдышусь…
— Дмитрий, помоги… Дима! Где ты?
— Ничего. Вернётся…
Скорая приехала на удивление быстро. И потому, как молоденькая фельдшерица сама бросилась звонить к соседям, чтобы помогли носилки спустить, было ясно — плохо, очень плохо.
— Сердечный приступ. Вот сейчас срочно в кардиологию. Вы не волнуйтесь. Вам сейчас волноваться нельзя.
Глава 36
ЛЮБЛЮ ТЕБЯ…
В реанимационную палату Тамару не пустили.
— Вот немного оклемается. Переведут в кардиологию. Вы не волнуйтесь так, — немолодая санитарка с сочувствием посмотрела на заплаканное лицо Томы.
— Да и опять же, сами посудите — куда я вас с таким лицом пущу?
— А что с ним?
— Зареванная вы. А ему сейчас надо думать, что все не так уж и плохо. А на вас как глянет — одно расстройство.
— Я завтра утречком приду. Всё как следует будет.
— Моё дежурство в восемь кончается.
— Я в семь прибегу. К восьми мне дочь в садик вести.
— Ничего не обещаю. Слышь? Ничего.
Холодные компрессы и валерьянка сделали свое дело. Ещё не было семи, а Тамара уже стояла у служебного входа. Боясь кого обеспокоить, тихонько постучала кончиками пальцев. Немного подождала. Никого. Уж было собралась повторить, как дверь приоткрылась, вчерашняя знакомая, выглянув, критически осмотрела её:
— Я у врача ещё вчера разрешение спросила. Сказала, что две-три минуты, не более. Поняла? Чтоб там никаких "ещё побуду".
— Да, да…
И она вошла в залитое ярким дневным светом помещение. На больничную палату оно мало походило. Возле каждой кровати стояли какие-то приборы. Да и сами кровати стояли далеко друг от друга. Сама-то она только в роддоме лежала. Так там по две к ряду. Рядом с Николаем стояла небольшая ширма, почти не раздвинутая. К одной руке подключена капельница, к другой — какой-то прибор.
— Коль, меня только на две минуты пустили. Ты молчи. А то выгонят и пока в общую палату не переведут — не пустят. Врач сказал — самое страшное позади. Коля, я самое главное скажу — люблю тебя.
— Девчонкам купи фруктов, скажи — я передал.
— Всё, всё… Успеете
Она наклонилась и коснулась своими губами его губ.
— Я как-нибудь ещё проберусь. Или вечером, или рано утром.
— Ладно, — но она заметила, его глаза чуть улыбнулись!
Через неделю врач, ещё молодая, на удивление обстоятельная женщина, присев на краешек кровати, немного помолчав, сказала:
— Что ж, будем готовить Вас к переводу в общую палату, хотя для Вас, если хотите, есть распоряжение предоставить отдельную.
— Не хочу. Что ж я там буду один как бирюк. На миру и смерть красна.
— Ну, зачем же Вы так? Тем не менее, должна Вас предупредить, что обширный инфаркт миокарда бесследно не проходит. Думаю, Вы это и сами понимаете. На восстановление трудоспособности уйдет немало времени. И… интимные контакты пока придется исключить. Впрочем, до выписки Вам ещё далеко. Так что подробную инструкцию отложим на потом, — и она улыбнулась. Николай заметил ямочки на щеках, и внимательный добрый взгляд.
— Ну, слава богу, переведут. Значит и вправду самое страшное позади. Самое… самое… Так, старый хрен. Куда же тебя, старый хрен, теперь деть, — весь смысл произошедшей с ним перемены он только сейчас стал осознавать. Ну, зачем молодой и красивой женщине живой труп? Нянькой при себе Тамару сделать? Нет! Этого он не допустит. А что допустит? Так, ну ладно, сейчас он болен и немощен, но он столько лет трудился на благо своей семьи, да и жена уж не молодая. Множество разных мыслей, порой совсем непохожих, кружились в его голове. Вот ведь, одно мгновенье и уже ничего не надо. Николай чувствовал, что с ним происходит не только физическая перемена, что-то поменялось в душе. Но умирать он не собирается. А про смерть на миру — это он так, к слову пришлось.
Постепенно он всё больше склонялся к мысли, что надо вернуться к первой жене. Тамаре жизнь не губить и себе, кто знает, сколько ещё теплых и солнечных дней господь пошлёт. Тем более что жена приходила, правда, стараясь не встретиться с Тамарой.
Сколько готовился к разговору с женой, а получилось всё не так, как ожидал.
— Ну, здравствуй, — она поближе пододвинула хромоногий стул, и аккуратно присела, поставила на колени сумку, из которой достала укутанную в полотенце стеклянную банку: "Тут пельмешки, как ты любишь".
Немного помолчав, добавила: "Наверно, уж в последний раз навещаю. Далее уж неудобно как-то. Да и Димка сердится".
— Сам-то ни разу не зашел, — хотел добавить что-то ещё, выплескивая свою обиду, но жена перебила:
— Первые-то сутки он так в приёмном покое и просидел. А потом, говорит, все обошлось. А теперь и вправду не хочет идти.
Неожиданно для самого себя Николай Фёдорович, забыв про приготовленные слова, спросил: "Ну что, домой-то заберёшь?" Хотел добавить: "Инвалида", да слово это застряло в горле.