Женский чеченский дневник
Шрифт:
– До бесконечности, – ответила она. – Ты сам не замечаешь, как быстро меняешься. На всех моих фотографиях ты разный.
– Чем сегодня я отличаюсь от того, каким был вчера?
– Сегодня ты в шапке, а вчера в бантике был...
– В каком бантике?
– Ну, в этом – зеленом...
– Ха-ха-ха... Наташа, а сколько тебе за меня платят?
– Да по-разному... В «Независимой» меньше доллара за фото, но там, вообще, гонорары низкие, в других – по доллару.
– Значит, я стою не дороже доллара... – Басаев потер лоб и перестал
– На западе, я слышал, за меня платят больше, – сказал Басаев, и снова потянуло палыми листьями. – Надо эту ситуацию в России исправлять...
– Шамиль, – сглотнула Наташа, – почему люди убивают друг друга? Зачем война?
– Есть несколько причин воевать, – он еще раз потер бровь и отвел глаза. Говоря, редко смотрел в глаза собеседнику, а вот когда спрашивал, смотрел в упор. – Это – во имя Аллаха, месть и за землю. Кто с оружием в руках умрет, к Аллаху попадет. А Калашников – очень хороший автомат...
– А если у каждого человека будет по автомату? Это значит, что каждый кого-нибудь убьет... Убьет человека. А у любого человека есть мама. Шамиль, ты же сам знаешь, у него есть мама. Она его родила, растила, человек долго рос... Просыпался и засыпал, ел, читал книжки, думал... И все это ради чего? Ради того, чтобы пришел автомат и убил его. А значит, все, что было до, – напрасно? Так?
Басаев смотрел на нее. Остальные молчали. Позже он станет террористом номер один, но пока Наташа видела в нем нормального человека, который заступался за нее, и не могла представить его убивающим. Она знала, что все они, сидящие сейчас в приемной, убивали. Может быть, даже сегодняшним утром. Они говорили ей: «Привет», вставали с мест в шутку, но она ни на минуту не забывала, о том, что война – их профессия.
– Шамиль, ты кого-нибудь убил?
– Ты злоупотребляешь моим терпением, – спокойно сказал он.
– Скажи, я все равно ничего не напишу, ведь не умею, только фотографирую... Все равно я ничего не могу понять, что тут у вас происходит.
– В наших отрядах есть наемники, они очень злые, – наконец, проговорил он, растянув все гласные в слове «наемники». – Они не просто убивают, – как обычно, отвел он взгляд, – они издеваются...
– Отрезают уши, нос, половые органы, – мрачно вставил Асланбек, – а потом убивают...
– Мои бойцы – мальчишки по сравнению с ними, – продолжил Басаев, – они получают удовольствие, они не могут жить без убийств, это потребность... Поэтому они у меня в отряде, без них нельзя... Они дорого стоят, но нас поддерживает весь арабский мир. Но тебе этого лучше не знать.
– Шамиль, убить – это страшно? – снова сглотнула она.
– Ты злоупотребляешь, – он поднялся и, больше никому ни слова не говоря, вышел из приемной.
– Что ты к нему пристала? – накинулся на нее Асланбек. – Страшно, не страшно... А как ты думаешь? Первый раз может стошнить. Плохой сон приснится. Не надо смотреть
Басаев вернулся. Улыбнулся.
– Пойдем, сфотографируешь меня у своего подоконника...
Солнце ударило из окна Басаеву в спину.
– Я тоже хотел стать журналистом, – сказал он, опираясь рукой о подоконник.
Наташа направила на него объектив, направила в самое сердце, занесла палец.
– Да, поступал на журфак, сочинение провалил, у меня плохо с русским языком.
– А я тоже на курсы туда ходила, подготовительные в МГУ, когда на стройке работала. Такая обстановка была на работе, хотелось другого общения, с кем-то поговорить, чтобы не отупеть...
– Я мечтал быть журналистом.
– Ну вот я работаю журналистом, а МГУ не заканчивала.
– Сейчас так можно, – Басаев повернулся в профиль, – тогда было нельзя. И с деньгами у меня тогда было плохо...
– А ты хотел быть фотографом или пишущим?
– Пишущим... Ты в ФСБ мои фотографии сдаешь?
– А чего их сдавать? Они сами из газет сканируют...
– Почему твой муж тебя сюда отпускает?
– А у меня нет мужа...
– Выходи замуж здесь. Здесь неженатых полно.
– Спасибо, я лучше в другом месте поищу, – нажимает на кнопку. Кры-ы-ык.
– Сейчас война закончится, и надо серьезно заниматься этим вопросом – нацию восстанавливать. Столько населения погибло... Тебя кто-нибудь в Москве обижает? – Он снова повернулся к ней лицом и посмотрел в глаза.
– А что?
– Я наказать могу... У меня руки длинные...
– Машка у меня пропала... Вот если бы ты помог ее найти?
– Какая Машка? – напрягается Басаев.
– Кошка моя... Приезжаю из командировки, а Машки нет. Машка, она умная такая, каждый вечер меня на остановке с работы встречала. Спрашиваю соседей, где Машка. Говорят, сосед убил. Урод...
– А кто этот сосед?
– Че-че-нец...
– За что он Машку убил?
– Я уезжала, она гадила в коридоре.
– Это плохо – то, что гадила.
– Зато она мышей ловила. Там мышей было полно. Теперь опять заведутся.
– Я разберусь с этим вопросом.
– С мышами?
– С чеченцем. А вот за кошку – не обещаю.
Наташа снова нажимает на кнопку.
– Встань вот так... – она подходит, протягивает руку, дотрагивается до его локтя, желая развернуть к окну.
– У-бе-ри...
– Что? – леденеет Наташа.
– Руку у-бе-ри и не смей ко мне прикасаться. Газ-зза-ват идет, жена не смеет ко мне притрагиваться. Ты – чужая женщина – не прикасайся ко мне.
– Хорошо, прости меня, я хотела просто повернуть к солнцу. Я больше не буду. Только не кричи на меня...
– Я на тебя не кричу. Ты не знала. На первый раз тебе прощается. Но мне придется много молиться. Второй – не прощу.
Он действительно на нее не кричал. Никогда не кричал, но повторять не любил, это она уже усвоила.