Женское нестроение
Шрифт:
1900.
II
Купеческія дочки въ старинномъ Замоскворчьи Островскаго упражняли не весьма быстрые умы свои ршеніемъ многихъ глубокомысленныхъ вопросовъ, какъ-то: что пріятне — ждать и не дождаться, или имть и потерять? какой цвтъ лучше — голубой или розовый? и, наконецъ, — верхъ философіи! — кто боле способенъ любить: мужчина или женщина? Настя Ничкина утверждала, что женщина; Бальзаминовъ говорилъ, что мужчина, — и время проходило весьма пріятно, невинно и незамтно. Къ большому ущербу нашей литературы, дв первыя публицистическія темы, о преимуществ цвтовъ и объ ожиданіи, исчезли изъ нея, кажется, безвозвратно. Зато третья процвтаетъ въ авантаж, ничуть не меньшемъ, если не въ большемъ, прежняго замоскворцкаго. И Настя Ничкина, и Бальзаминовъ не умираютъ въ родной словесности.
— Нечего сказать: хороши ваши женщины! — зудитъ Бальзаминовъ.
— Да ужъ и мужчины ваши хороши! — отзуживается Ничкина.
— Да ужъ и женщины!!!
— Да ужъ и мужчины!!!
Занятіе сіе можно было бы, по справедливости, назвать празднымъ, если бы, къ сожаленію, оно не было занятіемъ боговъ. Ибо, по миологіи греческой, еще Зевесъ и Гера вели диспутъ на эту безысносную тему, и, когда нкто Тирезій, имвшій вс основанія судить о любви обоихъ половъ, попробовалъ ршить ихъ споръ, Гера наказала его слпотою. Вотъ оно какъ — въ старину-то! И, хотя Тирезій клялся и божился:
— О,
Тмъ не мене — глаза къ нему не вернулись.
Тирезіи въ отечеств нашемъ обртаются въ умаленіи, но Бальзаминовыхъ и Ничкиныхъ не орутъ, не сютъ, сами плодятся. И — хоть ты что — ни о чемъ другомъ думать они не хотятъ:
— Женщины ляка!
— Мужчины бяки!
— Женщины!!!
— Мужчины!!!
— Ляки!!!
— Бяки!!!
Нтъ никакого сомннія, что укладъ европейской семьи, созданной буржуазнымъ строемъ и отражающей его, какъ зеркало, переживаетъ сейчась тяжелый и ршительный, повсемстный кризисъ — y насъ въ Россіи замтный, можетъ быть, боле, чмъ гд-либо, потому что, во-первыхъ, мы, вообще, великіе мастера оттачивать свои психологическіе кризисы до ржущей остроты, а, во-вторыхъ, потому, что наша малочисленная интеллигенція — чуть не вся на перечетъ, и каждое проявленіе кризиса въ ея тсномъ углу — какъ на ладони. И — посл каждаго проявленія — газеты, журналы, публичныя лекціи оглашаются воплями:
— Еще примръ женскаго зврства!
— Еще случай мужского изуврства!
И, взывая къ высшей морали, строго приглашаютъ впередъ исправиться — мужчины женщинъ, женщины мужчинъ. A затмъ летятъ тучами «письма въ редакцію», оповщая, если не почтеннйшую публику, то редакціонную корзину, что:
— Мой подлецъ еще хуже!
— Нтъ? вы послушайте, что моя шельма выдумала!
Я увренъ, что, напримръ, сотрудникъ «Руси» г. А. Зенгеръ, задавшійся цлью слить вс супружескіе ручьи въ мор своего отдла «Женщины и мы», заваленъ подобными письмами паче самаго ходового адвоката по бракоразводнымъ дламъ. Ибо ничего на свт не любитъ такъ россійскій мужъ, какъ пожаловаться стороннему внемлющему на свою жену, и ничего на свт не обожаетъ боле россійская жена, какъ пожаловаться третьему лицу — особливо же литератору — на своего мужа.
— Вы занимаетесь женскимъ вопросомъ… ахъ, напишите мою жизнь! Это цлый романъ!
И бдняжки уврены, что «романъ» не только входитъ въ составъ «женскаго вопроса», но даже представляетъ собою какъ бы нкоторое руководство къ оному. И не подозрваютъ того, что въ томъ-то и суть, и идеалъ «женскаго вопроса», чтобы уничтожились вс эти «романы» и, зачеркнутые равноправіемъ половъ, сдлались бы въ будущемъ невозможными, какъ правило, аномаліями изъ ряда вонъ, какъ исключенія.
Изъ всхъ, записанныъъ А. Зенгеромъ, исторій, такъ сказать, «объ ейныхъ подлостяхъ и евоныхъ благородствахъ», на меня произвела наибольшее впечатлніе трагическая поэма о ревнивой жен, которая никакъ не могла простить мужу, что однажды онъ до благо утра пропадалъ вн дома, превесело проводя это время въ эстетическомъ разговор съ ея соперницей, a она, жена, совсмъ не эстетически штопала, тми часами, мужнины «поганые штаны». Занятіе это осточертло бдной дам (по-моему, вполн заслуженно), и, когда супругъ удостоилъ явиться и ползъ къ жен съ нжностями, она сего эстета и платоническій предметъ его обругала скверными словами и вела себя, въ истерик, столь дико и вульгарно, что въ возмездіе за ревнивое сквернословіе, оскорбленный въ лучшихъ чувствахъ своихъ, эстетъ былъ поставленъ въ печальную необходимость жену поколотить. Страдалецъ требуетъ сочувствія къ судьб своей — очевидно, по той же логик, какъ Митрофанушка жаллъ матушку, что она сильно устала, колотя батюшку. Лтописное спокойствіе, съ какимъ А. Зенгеръ удачно разсказалъ этотъ эпизодъ, несомннно, взятый съ натуры, еще подчеркиваетъ его вопіющую нелпость, отъ которой было бы смшно, когда бы не было грустно. Я долженъ сознаться pre domo sua: разбираться въ вопросахъ ревности съ психологической точки зрнія я и не мастеръ, и не охотникъ, ибо субъективно чувства этого никогда не могъ воспринять (когда молодъ былъ, даже стыдился этой ревнивой атрофіи!); объективно же разсуждая, всегда находилъ его очень сквернымъ, болзненнымъ проявленіемъ хищнаго инстинкта, требующаго, чтобы твое было мое, a мое — тоже мое. Что болзнь ревности можетъ развиться въ человк до степени всепожирающаго недуга, вчуж повимаю, но отъ того не длается она ни законною, ни благородною, ни красивою, ни заслуживающею симдатіи и уваженія. Жалть ревнивца можно, какъ всякаго душевнобольного, но уважать въ факт ревности даже и самого Отелло не за что. Медея мн, все-таки, понятне: ея преступленіе — конечно, тоже результатъ умопомраченія, душевной горячки, но простуда-то ревностью y нея боле извинительна, какъ, впрочемъ, и вообще y женщинъ…
— Ахъ, — остановитъ меня читатель, — надъ чмъ же вы только-что сейчасъ смялись? Сами теперь принимаетесь выгораживать лякъ отъ бякъ?
Нтъ, этимъ похвальнымъ упражненіемъ заняться я не собираюсь, a хочу лишь установить вотъ что. Въ статьяхъ своей книги «Женское нестроеніе» я пытался если не разршить, то объяснить нкоторыя частности женскаго вопроса и намтить возможный дальнйшій ихъ ходъ, отправляясь изъ экономическихъ законовъ спроса и предложенія. Я думаю, что подъ желзнымъ игомъ этихъ законовъ сложилось исторически и то рабовладльческое чувство, что называется ревностью и отъ многихъ почитается возвышеннымъ и благороднымъ.
— Посмотрите, какія благородныя очертанія y этого замка! — воскликнула одна моя тифлисская знакомая, показывая на грозныя срыя башни, высоко надъ шумной Курою.
Я взглянулъ; замокъ былъ — Метэхская тюрьма! Такъ вотъ и съ ревностью. Исторически наслоенныя очертанія ея, на первый взглядъ, какъ будто эффектны и благородны. Но подъ ними — грязная, средневковая тюрьма. И разница лишь въ томъ, кто управляетъ тюрьмою и для кого она: мужская она или женская, для бякъ или для лякъ.
На рынк нашей жизяи, женщина, до сихъ поръ, къ сожалнію, въ огромномъ преимуществ случаевъ, товаръ исключительно половой плюсъ чернорабочая, хозяйственная сила. Естественное соотношеніе половъ численно таково, что женское предложеніе всегда превышаетъ мужской спросъ, и, такимъ образомъ, мужчина иметъ возможность значительно большаго выбора жены, чмъ женщина — мужа. Онъ — выбирающій и бракующій потребитель, она — ищущій сбыта товаръ. Собственно говоря, единственное, боле или мене твердо отвоеванное нашими женщинами въ этой вковой борьб, право — это однобрачіе, половая принадлежность одной извстной женщивы одному извстному мужчин, безъ нарушенія врности. Отношенія потребителя и товара и въ однобрачіи, конечно, не теряются, и желзный законъ спроса и предложенія сохраняетъ свою мощную силу именно въ обереганіи супружеской врности. У людей здравомысленныхъ оно совершается инстинктивно, молчаливымъ согласіемъ, незамтнымъ нравственнымъ взаимодйетвіемъ обихъ сторонъ, a y натуръ болзненныхъ, поврежденныхъ, слагается въ боле или мене болзненные же акты, совокупность коихъ образуетъ понятіе ревности. Итакъ, ревнуя, мужчина охраняетъ свой спросъ на извстную женщину, a женщина, наоборотъ, свое предложеніе извстному мужчин. И такъ какъ женское предложеніе выше мужского спроса, то ревнующая женщина, — помимо всхъ сознательныхъ моральныхъ и физіологическихъ
Нкоторые критики «Женскаго нестроенія» неоднократно возражали мн, будто я, прямолинейно рубя вопросъ о половомъ спрос и предложеніи, упустилъ изъ вида обратную сторону медали, то есть, — что, какъ существуетъ мужской спросъ на женщину, такъ есть и женскій спрось на мужчину. Ho, въ моемъ настоящемъ разсужденіи о ревности, это возраженіе, вообще спекулятивное и слабо способное къ защит физіологическими данными, падаетъ само собою, потмъ, что, стоя на его почв, преимущество права женщины на ревность (если можетъ быть вообще признаваемо такое «право») выясняется легче и ярче, чмъ на всякой другой. Потому что, въ такомъ случа, спросовая женская ревность имла бы дло съ рынкомъ предложенія меньшаго, чмъ спросъ, и, слдовательно, послдній былъ бы конкурренціей лишенъ возможности свободнаго выбора; тогда какъ предложительная ревность мужская имла бы дло съ спросомъ, превышающимъ предложеніе, и, слдовательно, — привилегія свободнаго выбора остается, и въ этомъ поворот, за мужчиной нерушимо.
Такъ оно есть, но такъ оно не должно быть. Мощное освободительное движеніе женскаго вопроса, ускоряемое экономическими кризисами современнаго соціальнаго строя, вводитъ на форумъ женщину-гражданку, женщину-работницу, въ которой старинная роль полового товара погашается равенствомъ съ мужчиной во всхъ отрасляхъ общечеловческой дятельности. Человкъ въ женщин выступаетъ впередъ, самка отступаетъ назадъ. Создается и растетъ громадное сознаніе половой свободы, развитіе которой вычеркнетъ изъ брака его отрицательныя, рыночныя стороны, уничтожитъ равенствомъ труда экономическую проституцію, a предвчную ограничительную функцію «въ болзняхъ родити чада» возвыситъ отъ повелительно-самочьей обязанности къ выбору доброй воли. Женщина растетъ, какъ пятое сословіе цивилизованныхъ обществъ, и будущее ея свтло и нрекрасно. Далеко ли оно? Богъ знаетъ. Но ея неудержный прогрессъ, подгоняемый фатально наростающею потребностью человчества въ новыхъ доходностяхъ и рабочихъ силахъ, идетъ путемъ такихъ быстрыхъ и ясныхъ побдъ, что я врю и хочу врить: оно недалеко, — хотя еще и нтъ числа преградамъ и тормозамъ на его дорог. Начиная сь самихъ женщинъ! Огромное покуда еще большинство ихъ, наслдственно пропитавшись историческими традиціями пестраго и разнообразнаго полового рынка, какъ единаго своего прибжища и предназначенія, относится къ идеямъ равнодятельности и равноправія съ боязнью и враждебными предубжденіями, сильнйшими, пожалуй, чмъ y иныхъ мужчинъ. Такъ рабство и крпостное право, внушеніемъ изъ поколнія въ поколніе, вырабатывали дворовыхъ, которыхъ мысль о вол приводила въ ужасъ, какъ нкое кощунство — и, конечно, даже некрасовскій «Послдышъ» не былъ такимъ крпостникомъ, какъ его всхлипывающій камердинеръ. Мн не хочется вводить въ статью свою термина «феминизмъ», потому что онъ уже заношенъ, затрепанъ, замасленъ и опошленъ общественнымъ перевираніемъ почти до потери физіономіи. Но, краткости ради, кажется, все-таки, безъ него не обойтись. Феминистическое движеніе, въ основу котораго положены принципы равноправія и равнодятельности половъ, оклеветано вь глазахъ женщинъ, какъ разрушающее семью. Клевета эта быстро таетъ, потому что вкъ длаетъ черезчуръ ужъ очевиднымъ, что не самостоятельность женская создаетъ нашъ семейный кризисъ, a именно ея отсутствіе, при растущихъ дороговизнахъ жизни и при крайнемъ напряженіи, почти переутомленіи мужскихъ силъ, — въ семь совершается крахъ мужской работоспособности. Ей уже не подъ силу, въ одиночку, содержать семью прежняго мужевластительнаго типа; ростъ культуры настойчиво требуетъ въ брачномъ союз трудовой помощи мужу отъ жены, a трудовая взаимопомощь вопіетъ и о взаимоправіи, безъ котораго она — рабскій обманъ. Рабскими обманами, колеблющими женщину, какъ маятникъ, между двумя полюсами старой и новой семьи, полна наша, унизанная компромиссами, современность. Страхи за разложеніе семьи женскимъ равноправіемъ принадлежатъ къ числу злйшихъ изъ этихъ обмановъ — впрочемъ, на этотъ разъ не столько даже рабскихъ, сколько рабовладльческихъ. Но успхи жеискаго образованія, растущій интеллектъ и самосознаніе «женскаго сословія», скоро откроютъ глаза даже самымъ слпымъ — видеть, что крушеніе-то семьи не тамъ, гд указываютъ враги феминизма, но въ томъ буржуазномъ уклад, который, понимая семью, какъ половой комфортъ, пріобртаемый мужемъ-добычникомъ, теперь обанкрутился до того, что вынужденъ зачеркнуть въ своемъ обиход даже основную цль брака — дторожденіе. Феминизмъ — не разложеніе и не отрицаніе семьи, но коренная демократическая ея перестройка и реставрація, переводъ ея зданія съ ординарнаго на двойной фундаментъ.
Надо надяться, что въ новой семь, которую слагаетъ феминистическое теченіе, Бальзаминовымъ и Ничкинымъ не останется ни времени, ни охоты для споровъ объ энергіи мужской и женской любви, о бякахъ и лякахъ, — и что вмст съ тмъ вылиняютъ тогда многія романическія красоты-безобразія современной любви, въ томъ числ, если не околетъ, то присмиретъ и «чудовище съ зелеными глазами» — ревность. Я далекъ отъ мысли, чтобы феминистъ или феминистка были застрахованы отъ ревности вовсе, но прививка оспы рзко понижаетъ возможность зараженія оспою натуральною, a въ семь, гд роль женщины потеряетъ свою спеціально половую окраску, утратятъ интенсивность и чувство половой принадлежности, и, истекающія изъ него, страданія, обиды, скорби уязвленнаго самолюбія. Рождается ревность изъ чувства собственности, a главнйшіе пособники ея, — мало чмъ, кром половыхъ функцій (хотя бы и съ материнствомъ, включительно!), занятая мысль, слишкомъ большой досугъ y праздныхъ и сытыхъ людей, предоставленныхъ распущенному самоуглубленію: считать свои обиды и взвшивать свои достоинства. Гд мужъ и жена хорошо и постоянно заняты общимъ трудомъ, ревность иметъ мало успховъ, и слабы они, a формы ея, даже при рзкости, крайне наивны и первобытны. Некогда фигурничать и изощрять праздную тонкость ощущеній въ такомъ простомъ и грубомъ дл, какъ жизнь. Въ крестьянств ревность гораздо рже, чмъ въ высшихъ классахъ, и это вовсе не по неразвитости или какому-либо «упадку нравственности», — ибо уличенная въ неврности жена претерпваетъ, за измну, въ крестьянств нашемъ круто и люто, — но просто потому, что нтъ времени и охоты рабочимъ людямъ тратить себя на ревнивыя подозрнія, когда и поле, и домъ не ждутъ. Принципіальный ревнивецъ, одержимый вчнымъ страхомъ за врность жены, — для деревни всегда посмшище, нчто въ род дурачка, либо маньяка. Боле или мене такъ оно и во всякой трудовой сред. Чувства трудового товарищества пригашаютъ половой огонь, a гд онъ не полный властелинъ, тамъ всегда есть возможность разсудку столковаться и справиться съ ревностью. Въ обществ будущаго къ ревнивцамъ станутъ относиться, какь мы относимся къ malades imaginaires, иппохондрикамъ, жертвамъ чрезмрной мнительности. Можетъ быть, даже и лечить ихъ будутъ, что и теперь, правду сказать, по большей части, весьма не лишнее.