Жернова. 1918–1953. Книга десятая. Выстоять и победить

Мануйлов Виктор Васильевич

Стрелять по этим быстро возникающим и так же быстро исчезающим фигуркам было бесполезно. Да никто и не стрелял. А через минуту-другую там, где мелькали фигурки врагов, стали рваться снаряды. По звуку Матов определил, что стреляют из-за Волги, и кто-то точно корректирует стрельбу.

Атака немцев захлебнулась, так и не начавшись.

Комбат Криворучко пристроился рядом с Матовым. Спросил:

– Как вам это понравилось, товарищ подполковник?

– Хорошее взаимодействие, комбат.

– Это только начало. Прелюдия, так

сказать. Они, впрочем, особо и не лезли. Их задача – выявить нашу систему огня. А мы не раскрылись. А вот минут через десять полезут уже серьезно. И я бы на вашем месте, товарищ подполковник… извините за нарушение субординации, отправился к комдиву. Честное слово, никто вас за это не осудит. Тут, понимаете ли, сноровка нужна, опыт, а у вас его нет. Пуля – она хоть и дура, но выбирать умеет.

– Спасибо за совет, комбат, но меня здесь удерживает не молодечество и не желание острых ощущений. А пуля или осколок – они и на том берегу могут достать. Да и Логунов, я смотрю, тоже не торопится в тыл.

– Логунов – он мужик геройский. Еще недавно батальоном командовал. Ранение, контузия – временно при штабе. У него иногда обмороки случаются. Сами понимаете… Ну, кажется, начинается. Держитесь, товарищ подполковник. Черт не выдаст, свинья не съест, а нам сегодня надо быть в школе. – И Криворучко вернулся к своей амбразуре.

Из-за школы выполз танк, выкрашенный в белое. Повел стволом – выплюнул огонь. Снаряд ударил куда-то вправо, истерично провизжал большой осколок. Снова замелькали фигурки атакующих, вслед за первым танком вылез второй.

Сзади звонко ударила противотанковая пушка – и этот второй танк точно присел, подсеченный снарядом, из его щелей густо повалил дым.

На всем пространстве, занятом атакующими, стали рваться мины. Они с воплем вонзались в мерзлую землю, в кучи битого кирпича, вздымая снег и красную пыль, а за прерывистой стеной развалин замерцали торопливые сполохи артиллерийского огня немецких батарей. В ту сторону над головой проплыли огненные стрелы ракетных залпов «катюш», там вспучилась черная гряда разрывов – и гром заметался над землей, придавливая остальные звуки.

Вдруг все, кто только что укрывались за стенами, метнулись и пропали в каких-то щелях, и через несколько секунд их согнутые спины появились уже перед глазами Матова. Без криков, молча, без выстрелов даже они мелькали впереди, быстро уменьшаясь в размерах, – и все под грохот и гул артиллерийского и минометного огня.

– А, подполковник! Как пошли! Как пошли, черти! – восторженно кричал в ухо Матову капитан Логунов. – Они ж тут каждый камушек знают, каждую дырку. Гвардия!

Впереди вразнобой заухали разрывы гранат, густо посыпалась автоматная трескотня, а за спиной продолжали звонко тявкать противотанковые пушки, и видно было, как в черных щелях, из которых пульсировали огоньки пулеметов, взметались огненные вихри.

– Ну что, товарищ подполковник? Как вам это понравилось? –

спросил Логунов, когда стрельба с нашей стороны неожиданно оборвалась, и лишь немцы все еще долбили по опустевшим развалинам, где несколько минут назад располагался батальон старшего лейтенанта Криворучко. – Может, хотите посмотреть, что они там натворили? Только чур, короткими перебежками: метров десять и – носом в снег. Или куда придется. Иначе – хана. Потом отползаем в сторону – и снова рывок.

– Пойдемте, – согласился Матов.

– Тогда смотрите, бежим вот до этой каменной гряды. Падаем. Отползаем вправо. Следующий рывок – вон до той кучи. А там должна быть канава. По ней проползаем метров тридцать, еще рывок – и мы в окопах. Но высовываться – избави бог.

Они выбрались из полуподвала, встали за стеной у проема двери, Логунов выглянул раз, другой и крикнул:

– Вперед! – и бросился первым.

Глава 5

В окопе, куда спрыгнул Матов вслед за Логуновым, лежали убитые немцы. Или кто там они – сам черт не разберет. Один лейтенант, другой фельдфебель. Оба одеты в маскировочные белые куртки, каски тоже обтянуты белой материей. И оба, судя по изорванным курткам, погибли от близких взрывов гранат.

Матов наклонился над лейтенантом, пошарил под курткой, достал из нагрудного кармана документы, затем снял полевую сумку. В это время Логунов забрал у фельдфебеля автомат, сумку с рожками, из-за пояса гранаты, сдернул с плеч ранец.

– Пойдемте, товарищ подполковник, в школу. Надо посмотреть, что там и как.

Бойцы Криворучко обживали отбитые у немцев позиции. В подвале у стены на немецкой шинели лежал комбат, тихо стонал. Над ним склонились двое.

– Что с ним? – спросил Логунов с тревогой.

– Ранен, – ответил один из них. И добавил обреченно: – Аккурат в живот.

Логунов наклонился над Криворучко, заглядывая в его широко раскрытые глаза.

– Серега! Серега, слышишь меня?

Глаза Криворучко закрылись и снова распахнулись. И Матов, уже навидавшийся всяких смертей, понял, что комбату осталось жить совсем немного.

– Ты полежи, полежи маленько, сейчас отнесем тебя в тыл, там врачи посмотрят… Ты потерпи малость, Серега, потерпи, – бормотал Логунов, гладя безжизненную руку комбата, и по лицу его текли слезы.

Но Криворучко уже не слышал ничего: глаза его, остановившиеся на какой-то точке, затягивало смертным туманом.

Логунов встал, судорожно всхлипнул и махнул рукой.

– Вы, товарищ подполковник, идите… идите. А я останусь здесь. Скажите в штабе… Впрочем, вы и сами все видели.

И тут загремело, заухало, затрещало. Логунов кинулся наверх. И все, кто был в подвале, тоже. Матов поспешил следом.

Немцы шли в атаку. Впереди танки, за ними пехота. Матов из своего укрытия насчитал восемь танков. Два из них T-IV, остальные T-III.