Жертва без лица
Шрифт:
И тем не менее, он испытывал именно беспокойство.
Неизвестность. Вот что его тревожило. Именно сейчас ему это меньше всего нужно. Что еще они узнали? Знают ли они, что он здесь? И если так, за кого он себя выдает? Может быть, именно по этой причине Фабиан сейчас находится здесь? Или это место считается самым безопасным и для него?
Он пришел к выводу, что они понятия ни о чем не имеют. Будь у них хоть малейшее подозрение, они бы давно ворвались с группой захвата и доставили каждого на допрос. Чем больше он об этом думал, тем больше росла его
Они понятия не имеют.
Во всяком случае, Тувессон и ее коллеги. А вот что происходит в голове Риска, это совсем другой вопрос. Здесь не помогут никакие логические умозаключения. Этот урок он усвоил. Нет, Фабиан Риск явно подчинялся совсем другим естественным законам, чем его коллеги.
Он должен был умереть больше двух часов назад. Но вот он сидит по диагонали от него, самый крайний в женском ряду, и обозревает спящую компанию. Ничто, касающееся этого человека, его больше не удивляло. Нет никакой гарантии, что Риск не подозревает, что он находится среди них. Что ему каким-то необъяснимым образом удалось точно вычислить, как все произошло, и поэтому по собственной инициативе он предпочел провести здесь ночь. Конечно, он должен был проинформировать своих коллег.
Должен был.
Но Риск не первый раз поступал не так, как должен. С тем же успехом он мог решить оставить свои подозрения при себе. Или он ничего не предполагает и просто хочет поспать несколько часов в безопасности?
Он перевернулся на бок, притворяясь, что делает это во сне. Никто не должен видеть, как он улыбается, включив таймер на своих наручных часах.
Тридцать минут. И ни секундой дольше.
Он нашел своего преступника.
104
Снимок был почти совершенен. В отличие от снимка в архиве, он был без этой всклокоченной бороды, и черты лица, пусть и стертые, все равно просматривались. Вот так теперь выглядел Торгни Сёльмедаль.
– И тебя уволили за то, что ты хотела передать нам фото? – спросила Тувессон.
Дуня кивнула.
– За это и за машину, – ответила она, пытаясь говорить по-шведски.
Тувессон покачала головой и переглянулась с Лильей, Утесом и Муландером. Она не знала, что сказать. Несколько раз она встречалась с Кимом Слейзнером, и он всегда производил на нее впечатление немного надменного человека.
Но немного надменные люди – не такая уж редкость в полиции по обе стороны пролива. Конечно, как и все остальные, Тувессон слышала байки о Слейзнере и воспринимала их именно как байки. Не больше и не меньше. Но то, что он ради собственной выгоды будет ставить палки в колеса полицейскому расследованию в Швеции, – совсем другое дело.
– Значит, он понятия не имеет, что ты здесь?
– Нет, он даже не знает, что у меня есть снимок. Этот чертов психопат заблокировал мою почту, как только уволил меня.
Тувессон и остальные переглянулись.
– Сорри, – произнесла Дуня. – Я хотела сказать, что он…
– Думаю, мы поняли, – прервала ее Тувессон. – Но как ты раздобыла снимок?
–
– Таких друзей много не бывает, – заметил Утес.
– Чтобы ты знала: здесь ты всех нас можешь считать своими друзьями, – сказала Тувессон. – Без тебя мы бы не… Даже не хочу об этом думать.
– Я только не могу понять: почему он против того, чтобы мы получили снимок? – спросила Лилья.
– Думаю, он сам хочет показать его на пресс-конференции через несколько часов.
– Получается, речь идет только о славе.
– И чтобы отвлечь внимание от того факта, что он не ответил на звонок Астрид, – заметил Утес.
Тувессон задумалась, хотя на самом деле уже приняла решение. Слейзнер, понятно, придет в ярость, смешает всех с грязью и позаботится о том, чтобы отношения между датской и шведской полицией по возможности стали еще хуже.
– Мы объявим его в розыск. Прямо сейчас.
Дуня почувствовала, как у нее в животе разжимается комок. Наконец-то она попала в отделение полиции, где на первом месте стоит расследование.
– Я выложу это на сервер, – сказал Муландер и вышел.
Утес и Лилья начали обзванивать утренние газеты.
– Дуня, если хочешь пить или есть, кухня вон там. Чувствуй себя как дома, – сказала Тувессон. – Если хочешь отдохнуть, у нас есть…
– А если я хочу помочь?
105
Начиная с 16 июня она просто проходила мимо, и каждый раз ей казалось это странным. Она не приносила ему газету три с половиной недели. Целая вечность, если речь о Корхедене. Она разносила газеты почти десять лет, и не могла припомнить, чтобы он хоть раз делал такой большой перерыв. А если подумать, она не помнит, чтобы он вообще когда-либо делал перерыв.
Это был скучный период, и ей, честно говоря, не хватало Корхедена. Не потому что она была с ним знакома. Она едва представляла, как он выглядит. Но она знала одно: никто так не ждал газету, которую она приносила; вероятно, момент доставки был кульминацией его дня.
Сейчас, во всяком случае, все вернулось на круги своя. Она будет приносить газету, и порядок восстановится. Она слезла с плоского мопеда, взяла «Хельсингборгс Дагбладет» и по дороге к дому сложила ее. Как обычно, из трубы поднимался дым, хотя был разгар лета. Ночью шел дождь, и в старом доме наверняка сыро. Но, насколько она поняла, Корхеден верен своим правилам.
Не доходя до двери, в которой он проделал прорезь, чтобы не выходить на улицу, она передумала, вернулась обратно к мопеду и захватила по экземпляру «Дагенс Нюхетер» и «Свенска Дагбладет». Небольшой подарок по случаю его возвращения домой. Как еще ей показать, что она его ценит. Дойдя до двери, она сложила «Свенска» и медленно опустила газету в прорезь. Интересно, как он отреагирует. Решит, что она принесла ему не ту газету и быстро откроет дверь, или из любопытства возьмет газету и воспримет это как маленькое приключение в серый будний день?