Жертва негодяя
Шрифт:
— Какой красивый узел — надо же так изобретательно переплести пресс-папье! — обратилась она к Элису, сияя улыбкой и показывая ему подарок, полученный от капитана.
— Прошу извинить меня. — Он встал и отодвинул свой стул.
Перси смотрела ему в спину, пока он выходил из кают-компании. «Он спустился к пассажирскому салону», — догадалась она, услышав дробный стук шагов со стороны трапа на нижнюю палубу. Зачем? Вернется ли он? Перси порывисто поднялась из-за стола и последовала за ним. Она отдаст Элису свой подарок, даже если
У подножия трапа начинался узкий проход вдоль палубы между рядами обшитых досками кают. Справа слышался шум из большого салона: пассажиры произносили тосты, шутили и смеялись.
Как глупо! Вряд ли она сможет смотреть в лицо Элису, преподнося ему эту обветшалую тряпку на глазах у всех пассажиров; надо вернуться и положить сверток на место. Только она подумала об этом, как он появился перед ней:
— Перси?
— У меня подарок для вас.
— А у меня — для вас. Давайте спустимся сюда.
Элис провел ее мимо ряда дверей по тесному проходу, освещенному всего несколькими фонарями. Они завернули за угол и остались в одиночестве: шум большого салона был здесь едва слышен и сливался с мерным плеском волн. В полутьме Элис казался громадным и каким-то загадочным.
— Я понял, что помимо традиционного горящего полена в очаге и снега нам не хватает одного непременного атрибута Рождества. — Он что-то держал на ладони — веточку с листьями, которая отсвечивала мириадами шариков нежно-молочного цвета.
— Какая прелесть! Омела. Но как вам удалось раздобыть ее? — Перси потянулась, чтобы взять веточку, но Элис отвел свою ладонь.
— Наколдовал.
В это можно было поверить. Корабль нырнул носом по волне, и она, потеряв равновесие, чуть не упала на Элиса, но он поддержал ее свободной рукой.
— Вы поверите, если я поцелую вас?
— Я думала, вы не желаете меня. Вы сами сказали.
— Я сказал, что тот поцелуй — просто реакция на опасность, на сражение. Я был не прав, что поступил так с вами. Но мне надо умереть, чтобы избавиться от желания поцеловать вас, Перси.
— Что ж, понимаю. Я полагала… — «Так он, оказывается, желает меня не меньше, чем я его». — Да.
Ее сердце заныло, и она более не раздумывала. Поверить ему? Она сейчас — в этой полутьме коридора — не доверяла самой себе, но не желала противиться своему желанию. Он был совсем рядом, от него пахло вином и табаком — она чуть склонилась, вдыхая запах свежей, жаркой кожи мужчины — и еще один особенный, только ему присущий аромат. Он дышал медленно и спокойно, но она уловила его волнение, словно он пытался контролировать свое дыхание. Она прикоснулась — твердое, сильное мужское тело скрывалось под одеждой.
Его рука крепко держала ее за талию, и она боролась с желанием сжать эту руку и почувствовать, как эти длинные пальцы скользят по ее коже, по всему телу. Внутри ее. Перси покраснела — благо лицо в тени, — ее бросило в жар от желания и потрясения
Свободная рука Элиса тронула ее волосы — она поняла, что он прикрепил ветку омелы к ее локонам; затем он обнял Перси и притянул к себе.
— Только один поцелуй, — прошептал он, склоняя голову.
— Да, — согласилась она и дотронулась до его волос. Мягкие, густые и непокорные — под ее пальцами; она вспомнила, какими необычно длинными они были у него в юности: на прогулках он всегда перевязывал их на затылке шнуром. Когда они вместе лежали в постели, она развязала шнур и запустила пальцы в шелк его волос. — Мне нравятся ваши волосы, на ощупь — как мех. — Она погладила его, как гладят кошку, и он воспротивился этой ласке, насупился и посуровел.
«Только один поцелуй — рождественский». Она закрыла глаза и приоткрыла губы. Темнота обостряла чувства, подводила к краю пропасти: не видя его, она только касалась, вдыхала запах и ощущала вкус. Элис поцеловал ее глубоко — как и в повозке рикши, но бесстрастно, даже лениво — как тогда на пустыре, — однако без насмешки. Их языки встретились и сплелись во взаимной ласке, делясь влажным жаром, близостью и доверием.
«Только один поцелуй». Перси желала еще — и еще — его. Прижалась теснее, почувствовала, как заныли груди, ее окатило жаркой волной возбуждения, когда она ощутила его эрекцию — и она доверилась ему, застонав. Этот мужчина знал, как продлить этот мучительный экстаз, — он уже не юнец.
— Перси.
Он поднял голову. Она легонько прихватила его ухо зубами, когда он наклонился, чтобы поцеловать ее шею, ладони его скользнули вверх и обхватили ее груди. Стив когда-то сделал так, но она отскочила с отвращением, его зверская хватка оскорбила и причинила ей боль; однако сейчас ей бесстыдно хотелось прижаться к Элису.
— Замечательно, — прошептал Элис, его пальцы нащупали край ее лифа и начали ласкать окружность соска.
Ее грудь возбужденно ныла в шелковистом лифе платья; она беспокойно затрепетала под его ладонями, желая высвободиться из корсета, чтобы его руки гладили ее кожу.
Он наклонился и поцеловал выпуклости ее груди над шелком лифа, его пальцы дразнили ее твердеющий сосок. Перси выдохнула со стоном, и Элис поднял голову — его глаза блеснули в свете фонарей.
— Я причинил вам боль?
— Нет. Нет… целуйте меня.
Ласки были волшебны; зной его губ, требовательное давление и тянущая боль в ее груди — все просочилось вглубь, в низ живота, туда, где копилось и разгоралось ее желание, которое заставляло ее изгибаться и прижиматься к его телу, но томление от этого становилось еще болезненнее. Ее спина упиралась теперь в обшивку: Элис давил на нее всем своим весом, приникая мужским естеством туда, куда она желала.
Что-то мешало ей сзади, упираясь в поясницу; она чуть поерзала, почувствовала, что помеха сдвинулась и — стена внезапно исчезла.