Жертва вторжения
Шрифт:
– По окультуриванию, – хихикнула Лукерья. – Пионер всегда готов!
Она пошла на уколы и в воображении строила абстрактные картины, в которых ее Ромочка с помощью культурных пришельцев сначала немножко помирает, а потом становится молодым и красивым, как Иван-дурак в русской сказке, окунувшийся в соответствующий котел.
Так и день прошел.
К дому она подходила неуверенно, даже с робостью.
А вдруг Ромочка уже приболел?
Нет, лучше пускай
И чем ближе она подходила к дому, тем более страдала от вины перед Ромочкой. И в подъезде уже искренне возмечтала, пускай Ромочка как мужчина пользы не представляет, но, главное, он должен остаться жив и здоров. Что она, изуверка, что ли?
Она открыла дверь своим ключом и прислушалась.
Ни звука.
Может, что случилось?
Она кинулась в спальный закуток. Пусто.
Она кинулась на кухню.
На кухне сидел Ромочка и пил чай из самовара – приданое Лукерьи.
Он был нормальным, обыкновенным, если не считать забинтованной головы.
– Явилась не запылилась, – заявил он. – Я тут без тебя и помереть мог, а ты бы и не заметила.
– Что случилось? – И все было забыто. И злодейство, и намерения. Ее крохотулечка приболел.
– А на меня кирпич упал, – сообщил Ромочка не без гордости. – Мало на кого падает, а на меня грохнулся.
– Как? Где?
– Ты не поверишь, прямо на кухне.
– Откуда на кухне кирпич взялся? – Лукерья начала сердиться. Она сочувствует, переживает, а он ёрничает.
– А кто банку с квашеной капустой кирпичом придавил? И на верхнюю полку поставил?
– Ну уж…
А ведь было это, три дня просила Ромочку кирпич принести для этой цели. Пришлось, как всегда, самой кирпич тащить.
– Как ты умудрился, урод?
– Как, как? Качнуло меня, о стенку задел, а ты этот кирпич криво положила – а за ним и банка трехлитровая с капустой.
Он указал пальцем вниз, как памятник Юрию Долгорукому в городе Москве, который таким жестом велел закладывать столицу.
А на полу расплывшейся стаей червяков воняла кислая капуста. Блестели осколки банки. Валялся кирпич с отбитым краем.
– И что? – Лукерья старалась не смотреть на сцену крушения – ей же убирать придется.
– И все. Погиб я и умер безвозвратно. Еще держусь, но скоро кончусь…
Тут Ромочка побледнел и стал оседать. Лукерья подхватила его, дотащила до постели.
Вызвала «Скорую». Пока она мчалась с соседней улицы, Роман скончался. Кровоизлияние в мозг от ушиба.
В первый миг его смерти Лукерья с внутренним содроганием увидела бесплотную тень мужчины, который как бы вошел в бездыханного Ромочку.
– О нет! – закричала она, как трагическая гречанка. – Не смейте!
Никто ее, конечно, не послушался.
Потом приехала «Скорая». Доктор Матвеев – сколько
– Крепкий он у тебя. Другой бы окочурился.
– Другой бы окочурился, – повторила Лукерья, глядя на воскресающего мужа.
И показалось ей, что он ей подмигивает, что было невероятно.
Той же ночью Ромочка напал на Лукерью. Как зверь, истосковавшийся по самке в джунглях. Лукерья трепетала и повторяла:
– Ты не очень, я же отвыкшая!
А он отвечал ей:
– Голову не задевай, голову! У него же сквозная рана до мозга.
Потом спохватывался и поправлялся:
– То есть у меня эта рана. Так сказать, если раны – то мгновенной, если смерти – небольшой.
Лукерья не поправляла оправдывающегося супруга, потому что понимала, что он инопланетянин, прибывший насаждать культуру.
Утром она накормила его блинами. Бывший Ромочка любил блины, а новый, оказывается, их тоже любил. И даже пояснил Луше:
– Ведь тело-то у меня прошлое, а запросы у него прежние, тебе понятно, ласточка?
Так они и жили. Ночи были бурные, днем Лукерья буквально засыпала на ходу, иглу старикам не туда совала.
И надо сказать, что тот, кто из кустов вечером давал указание помочь несчастной женщине, правильно сообразил, что более полезного друга в Великом Гусляре им не отыскать. Лукерья точно указывала им адреса и симптомы безнадежных больных, чтобы можно было погибшего человека сразу спасти, то есть заменить в его мертвом теле жизнь на инопланетную, которая вольет в него силы.
Как-то недели через две после наступления в жизни Лукерьи простого женского счастья, когда оказывается, что муж – это Муж, а не растение в горшке, она готовила на кухне большую яичницу с колбасой из двадцати яиц. И неспроста, потому что в гости к Ромочке пришли Матвей, Тимур и еще один из их начальства.
Они уже привыкли к Лукерье.
И она смирилась с ними – пускай помогают людям, улучшают.
Говорили они по-русски, порой переходили на телепатию, но Лукерья и телепатию теперь понимала.
Занимались они бухгалтерией.
– По Тотемскому району как у нас дела? – спрашивал Матвей.
Ромочка рапортовал:
– Внедрено шестьдесят два, на подходе еще шесть.
Говорил он четко, по-военному, и Лукерье приятно было слушать, какой у нее бравый муж.
Но Матвей был недоволен. Ему было трудно угодить.
– На тридцать процентов плететесь позади графика. Мне страшно в штаб такие цифры посылать. Что они со мной сделают, а?
– Ну, тебя не тронут, – сказал Ромочка. – Ты заслуженный штаб-офицер, шесть походов прошел, две аннигиляции, весь в шрамах и медалях.