Жертва
Шрифт:
— Это был компромисс, — его голос звучало безразлично. Гораздо равнодушнее, чем она могла себе представить. Беатрис ничего не почувствовала. Как если бы очередной удар пришелся в мертвые ткани. — В обмен на твою жизнь. Дариан не из тех, с кем можно поступить подобным образом без последствий. Данные на тебя сохранились в Ордене. Он предложил мне два варианта. Убить тебя или убить для тебя Авелин. Прости, но я не смог выбрать первое.
— Очень жаль.
Что-то предательски шевельнулось в душе. Давно забытое и стертое за десятками лет жизни в мире без Авелин. Беатрис без сожаления отмахнулась от него, как от ничего
— Я расскажу о нем немного, чтобы ты могла понять. Возможно, не сейчас, но со временем. Когда-то он создал нас и немногим позже — Орден для того, чтобы держать молодых в страхе. Они занимались теми, кто был ему неугоден с таким рвением, что святая инквизиция могла бы брать у них уроки. Не скажу, что в восторге от такого решения, но без Ордена мир превратился бы Ад за пару лет, — Сильвен помолчал и продолжил, — не каждый способен принять вечную жизнь. Лишь немногим удается справиться с такой ношей. Кто-то начинал убивать, устраивать оргии и вакханалии, другие создавали культы имени себя и планировали полностью перевернуть мир людей. Последними занимался я и мне подобные. Они исчезали без лишнего шума, но в определенных кругах весьма показательно.
— Для чего ему Авелин? — она не ожидала, что спросит, но слова вырвались сами.
— Авелин уникальна. Она не восприимчива к любому известному яду для нас. Она может гулять под солнцем, и пренебрегать кровью в течение долгого времени. Дариан предполагает, что она будет стареть. Едва уловимо, но все же будет, в отличие от нас.
— Как и он сам?
На лице Сильвена впервые за все время их знакомства отразилась тень сомнения. Похоже, этот вопрос мучил его уже давно. Беатрис подумала, что триумф был слишком кратковременным, чтобы успеть им насладиться. Навалившееся равнодушие лишило её последнего удовольствия.
— Не говори, что ты об этом не думал. Он выглядит старше, чем любой из нас, — продолжила она, — мы оба знаем, что все измененные в своем развитии останавливаются в момент полного созревания.
Это действительно было так. Изменение приводило к тому, что человек будто застывал в идеальном для собственного организма состоянии. Измененный в более зрелом возрасте понемногу молодел. Измененные дети вырастали, становясь зрелыми. Молодость была отличительной чертой их всех. Но не Дариана. Он выглядел лет на сорок, или близко к тому. Беатрис отчетливо помнила красивое, холеное лицо, каждую его ненавистную черточку.
— Тебе лучше не задаваться этим вопросом, если ты хочешь жить. И уж тем более не говорить об этом вслух.
— А если не хочу? — усмехнулась она. — Зачем тебе моя жизнь, Сильвен?
— Когда я встретил тебя впервые, ты была настолько яркой и искренней, непохожей на многих, закрывшихся в своих панцирях, живущих по законам своего времени… по-настоящему живой. Я хотел, чтобы твоя жизнь была светлой.
Ему было больно, и подсознательно она испытывала стыд за свое удовлетворение. Подсознательно, не пуская сомнения и сожаления в сердце и в душу.
— От тебя не узнал бы, — усмехнулась Беатрис, помолчала и добавила, — не хочу тебя больше видеть. Никогда.
Она, повернулась и пошла в сторону города. У неё получилось его задеть, коснуться краешка самых потаенных, глубинных страхов, и оставить Сильвена наедине с ними. Месть была запоминающейся, но облегчения не принесла. Равно как и все, что последовало за ней.
Дмитрий решил, что она не достойна жизни: только потому, что она изменилась, потому её кровь стала иной. Дмитрий был не первым и не последним, кто ненавидел измененных за одну лишь принадлежность к своей расе. Люди склонны испытывать страх перед тем, что не способны понять, ненавидеть то, чего боятся.
Палач был одним из таких людей. Беатрис хотелось бы верить, что она избавила мир от фанатика, зацикленного на убийствах. Хотя для неё его жизнь больше не имела ни малейшего значения. Она не сумела вырвать Авелин из его лап, не смогла её защитить. Снова.
Очнувшись в охраняемой палате, первое, что испытала Беатрис — горечь и отчаяние. Кое-что не позволит Вальтеру до конца насладиться своей победой. Отсутствие Сэта на его фабрике ужасов, но Авелин это никак не поможет.
Оглядываясь на свою жизнь, Беатрис понимала, что оставила главное за спиной. Сотни лет, потерянные в бегах и отчаянии, в злобе, которые абсолютно того не стоили. Она могла подарить Авелин свою любовь, но предпочла держать дистанцию и ненавидеть свое прошлое и всех, кто остался в нем. Дмитрия — за его убогую злобу, Сильвена — за его выбор.
Она изливала свою внутреннюю тьму на окружающих и всех, кто оказывался рядом, испытывала омерзительное удовлетворение от сознания своей власти над мужчинами, ни один из которых больше не посмеет сделать ей больно. Со дня расставания с Сильвеном и до знакомства с Люком она практически не жила. Вдыхала кислород, а выдыхала яд концентрированной злобы, отчаяния и одиночества.
Встреча с ним перевернула её жизнь, позволив приоткрыть свое сердце и впустить в него свет. Понять, сколько времени было потеряно. Пустой, выброшенный из жизни век.
Беатрис сумела сбросить с души груз, который камнем тянул на дно. Освобождение началось с Люка, а продолжилось рядом с Сэтом и Авелин. Жаль, что произошло это слишком поздно. На то, что она отсюда выберется, рассчитывать не приходилось.
Вопреки расхожим мнениям, измененные не собирались заявлять о своих преимуществах и правах на мир. Они не склонялись к декадансу, шли в ногу со временем, избегали витиеватых фраз и красочных образов. Они делили планету с людьми, не позерствуя и не распространяясь о своем существовании, потому что последнее могло им стоить жизни. Земля была песочницей Дариана, и он устанавливал свои законы для расы, которую создал, а затем уничтожил. Походя, попивая глясе и пописывая эссе, наслаждаясь жизнью и с легкостью распоряжаясь чужими.