Шрифт:
Annotation
Это воспоминание о молодости, всё это было, может не всё именно с одним и тем же человеком, но точно было. Ну а любовь, тут свои нюансы... Дело всё таки интимное, так что всё, что я вам описал, пожалуйста ни кому не рассказывайте.
Середа Владимир Афанасьевич
Середа Владимир Афанасьевич
Жесткая Мужская Проза
ЖЕСТКАЯ
(слёз нет, но жидкости много и вино, и водка, но её-то и не много,
и, куда ж, без пива, ну и не без крови)
От Тохи.
День первый. (18 января 1977 г)
Весёлая студенческая жизнь, особенно после удачно сданного экзамена... Сидя в соседней аудитории, напротив той, где шёл экзамен, а тут собралась почти вся наша группа, я наслаждался полученным "отл" по ТАУ в зачётке. Вспоминая, как профессор, немалое научное светило, почти государственного значения по системам автоматического управления, посмотрев листочек, с решённой мною задачей, покачал головой:
– Не плохо. Ну, Антон, меня это не удивляет. Вы колебательный процесс в системе устранили оригинально. Голова у вас работает в нужном направлении.
Вздохнув, добавил:
– Да я вам уже об этом не первый раз говорю, а вы как-то...
Он выразительно кивнул на мою руку, с шишками от входящих переломов на запястье и мозолями разбитых суставных сумок на костяшках пальцев, в которой я держал ручку.
Я быстро убрал её со стола:
– Сергей Анатольевич, ошибки бурной молодости, а последствия уже не убрать.
Ухмыльнулся и продолжил:
– Ну, не буду пианистом, не велика беда. Не всем же...
Сергей Анатольевич, покачал головой:
– Заходите после сессии на кафедру.
Я уже год работал на кафедре ТАУ, занимался, с одним из его аспирантов, разработкой системы управления маломерными скоростными объектами, и не надо быть семи пядей во лбу что бы догадаться, что речь идёт о переносных ракетных комплексах ПВО. Но это секрет... Была дана масса подписок, а сколько добивались допуска. А сейчас работа выходила на финишную прямую. Что меня настораживало, ребята уже согласовывали поездки на шабашку, куда-нибудь к чёрту на кулички. Это уже была традиция, третье лето проводили на шабашках. А в это лето меня могли забрать на полевые испытания комплекса. Что мне совсем не улыбалось.
– Сергей Анатольевич, куда я денусь?
Он вписал в мою зачатку "отл", и я, поблагодарив и пожелав удачи, вышел в коридор, где толпились одногрупники.
– Ну?
– пытливо взглянул в глаза Макар.
– А чё, ну? Гну..
– красноречиво ухмыльнулся я.
– Везёт же?
– Мельник, стоявший тут же, завистливо протянул.
– Везёт паровоз, а тут учить надо. Работать!
– хлопнул я его по плечу.
Отмечаем как всегда?
– спросил у меня, тоже уже сдавший Степура.
Как будто кто-то сомневается, - засмеялся я, довольный "отлом", в зачётке.
В соседней аудитории параллельная группа сдавала электропривод, и оттуда, хлопнув дверью выскочил Толян Алексеенко:
– Ну мужики, кажись, баба-шара пришла.
– заявил, вызвав у своих оживление. Я помахал ему рукой, поздравляя со сдачей. Он ткнул в меня пальцем:
– И...?
Я поднял расправленную пятерню. С Толяном мы служили
И когда, неожиданно, столкнулись в институте, сначала недоверчиво вглядывались друг в друга, всё таки, в батальоне одном, но подразделения то разные. Так, иной раз сталкивались, то в казарме, его взвод размещались где-то в нашем закутке, но больше на полигоне, около ПХД (проще, полевая кухня) с котелками.
Вспомнилась казарма. Из чего её переделали? Ребята поговаривали, из конюшни. Может и так, барак с низким потолком, метров 20 шириной, а длинной немерянной. Бесконечные ряды деревянный колон и двухъярусных коек. Кроме нашего бата, в ней размещался ещё и рембат, но если мы обожали казарму, а особенно каждый свою коечку, потому что за каждые три месяца в лучшем случае дней десять удавалось пообжиматься с такой родненькой подушечкой, выплакать в неё горючие солдатские слёзы, на мягоньком матрасике, а всё остальное время его высочество - полигон. А вот рембатовцы, постоянно в ней размещались, ни куда не выезжали, потому и ненавидели её лютой ненавистью.
А у нас был очень существенный повод для восторгов и любви, на полигоне приходилось спать... Ох! Где только и не приходилось и в болотах, и на щебне, и на каких-то кочках... Но это и не замечалось, спать-то на этих кочках приходилось всё равно не более четырёх часов в сутки, а всё остальное время гоняют бес перерыва. Так создавались условия "приближенные к боевым". А когда недели две поспишь в условиях приближенный к боевым, то уже совсем не интересно, где спишь, главное, спишь!! После такого сна о своей коечке только и приходилось мечтать, вспоминая чистые простыни и желанненьку и такую любименькую подушечку, если ещё есть силы о чём-то мечтать. А когда ещё на разведподготовке за трое, четверо суток поиска, заведёт нелёгкая, чёрти знает куда... И уже с хрустели все сухари, то уже не знаешь, о чём мечтать, толи о котелке, пускай даже холодной, шрапнели (своеобразная армейская каша), или безразлично куда упасть и вырубиться...
Теперь никто и ни за что не уговорит меня сходить в поход с ночёвкой. Напоходился, на всю жизнь.
Вспоминаю, как наши бэхи (БТР) въезжали в часть. Вся рота, от командира роты до последнего рядового, все уже в расслабоне. Дома... Команда: "К машине!". На этот раз можно не торопиться, норматива уже ни кто не соблюдает. Вылазим через люки, грязные, в своих выгоревших просоленных потом хэбэшках, строимся в неровные шеренги. Сейчас можно, расслабон - мы дома. Стоим со всем оружием, тощими сидорами (вещмешками), снаряжением, вытащили из беэх железные ящики с пистолетами, деревянные с гранатами и патронами НЗ. Старшина придирчиво проверяет целостность пломб на них.
Потом "Становись!", "Равняйсь, смирно! Шагом марш!", заходим в ружпарк, укладываем оружие в пирамиды, повзводно. Старшина с дежурным по роте проверяют, по ведомости, комплектность, а мы в строю, стоим напротив ружпарка, предвкушаем скорую свиданку с коечкой, и высказываем мнение по поводу старшины и дежурного. У кого-то кончается терпение, и тогда где-то из задней шеренги раздаётся звонкое:
– Общественное порицание старшине и дежурному!
И семьдесят глоток начинают тягуче и заканчивают резко: