Шрифт:
От автора
На вопрос «Кто ты по профессии?» у меня нет вразумительного ответа. Во всяком случае, одного-единственного. Филолог-германист, как значится в университетском дипломе? Литературный и кинокритик? Телеобозреватель? Эссеист? Колумнист? Политический публицист? Поэт? Прозаик? Переводчик стихов и прозы? Издатель? Преподаватель? Учредитель литературных премий и общественных организаций? Убеленный сединами мэтр или не брезгующий «мокрым делом» пахан? Властитель дум или «пикейный жилет»?
Порой меня называют профессиональным скандалистом (на всех вышеперечисленных поприщах и вдобавок в быту), но это, разумеется, клевета. Скандальным мое творческое поведение выглядит
Со стороны, разумеется, виднее. Особенно если судишь обиженно и предвзято. Поэтому будем придерживаться строгих фактов. В первую очередь, я, как с недавних пор принято говорить, газетный писатель. По меньшей мере, именно в этом качестве я предстаю на страницах предлагаемой вашему вниманию книги. Здесь собраны (а вернее, отобраны) статьи и фельетоны за последние три года, впервые увидевшие свет в «Политическом журнале», петербургском журнале «Город», электронной газете «Взгляд», ежемесячнике «Петербург. На Невском» и ряде других. Во всех этих изданиях я печатаю статьи и колонки на регулярной основе (где раз в неделю, где реже) из года в год и на предполагаемую аудиторию каждого ориентируюсь тематически и, не в последнюю очередь, стилистически. Аудитория когда совпадает, когда нет, – так возникают первые пересечения (но и первые разночтения), возникает движение – и поступательное, и вращательное, – возникает ротация. Но еще не жесткая ротация – меж тем моя книга называется именно так.
Термин, ставший названием, позаимствован из практики музыкальных телеканалов. Жесткой (или, чаще, горячей) ротацией там называется регулярное до назойливости включение одних и тех же песен и клипов в программу. (На телевидении такая ротация, как правило, бывает проплаченной, но в нашем сравнении это не релевантно, потому что на телевидении проплачено всё.) В данной книге постоянно повторяются и перекликаются одни и те же сюжеты, одни и те же имена, одни и те же темы; повторяются из статьи в статью в рамках каждого из пяти разделов и от раздела к разделу. Повторяются ключевые выражения, важные образы, показательные примеры. Повторяются – правда, всякий раз уточняясь, конкретизируясь и обрастая новыми коннотациями, – оценки и мысли. Повторяются, постепенно слагаясь в общую (а если угодно, и универсальную) картину.
В книжной форме все статьи, включенные в книгу, печатаются здесь впервые. Печатаются с минимальными разночтениями по сравнению с первопубликациями в периодике: где убрано сгоряча вырвавшееся словцо, где, наоборот, восстановлена пара строк, убранная перестраховавшимся редактором, а то и вовсе верстальщиком, где исправлена описка, неточность или стилистическая ошибка. Впрочем, все эти случаи единичны – их примерно столько же, сколько так же впервые появившихся в книге подстрочных примечаний. Ни конъюнктурному пересмотру, ни актуализации тексты, собранные в книгу, не подвергались – за это я отвечаю головою. В конце концов, в сборник вошла примерно треть из написанного и напечатанного мною за три года – и статьи, на мой сегодняшний взгляд устаревшие, в книгу просто-напросто не попали.
Материал книги организован
В «Диагонали власти» собраны статьи на, условно говоря, политические темы. Условность самого определения (иронически зафиксированная уже в названии) объясняется тем, что речь здесь идет не столько о политике – да и нет у нас никакой политики! – сколько об отражении того, что по недоразумению слывет политикой в обывательском (то есть в нашем с тобой, читатель) сознании. То, что годами внушается нам или, наоборот, замалчивается, проходит здесь проверку прежде всего на элементарный здравый смысл.
И в политике, и в искусстве нынче принято думать: если тебя нет в «ящике», значит, тебя не существует в природе. И второй раздел книги – телекритика в самом широком смысле – закономерно называется поэтому «Игрой в ящик». Часть говорящих голов переходит в этот раздел из «Диагонали власти», а многие другие еще не раз всплывут, как на экране («Головы всплывают на экране, как воздушные пузыри», – написал еще полвека назад американский поэт), в дальнейших разделах книги.
Между (отсутствующей) политической и виртуальной телевизионной жизнью, с одной стороны, и садами изящной словесности, с другой, существует некая сумеречная зона, на редкость разноликие обитатели которой не поддаются единому определению даже теоретически, потому что объединяет их лишь категорическое нежелание принимать строгие формы и хоть в какой-то мере очерченные контуры; в моей книге они (и посвященный им раздел) названы «Ненатуралами». Осознавая некоторую рискованность этого названия, заранее уточню, что речь здесь идет отнюдь не только о «людях лунного света», да и автор этой формулы (все тот же Розанов) называл «людьми лунного света» не только адептов однополой любви, хотя, разумеется, и их тоже.
Ненатуралы (хотя, понятно, не они одни) часто пишут стихи и прозу. Главным же Писателем Земли Русской, по сути дела, является некто Пупкин (точнее, коллективный Пупкин), традиционно берущий не умением, а числом. В раздел «Похвала Пупкину» вошли статьи о текущей отечественной словесности. Как раз Пупкин уже лет пятнадцать читает меня особенно заинтересованно и предвзято и обижается на меня чаще, а главное, сильнее всех. И даже подкинул мне однажды в почтовый ящик любовно свернутую в петлю веревку. И разве что изредка – в неуклюжей попытке избыть обиду – горестно вздыхает: «Что ж тут поделать! Топоров – санитар леса!» Но наша литература не лес, а джунгли – и «Санитаром джунглей» называется посвященный по преимуществу полемике заключительный раздел книги.
Книги в известном смысле энциклопедической. Книги горячей. Книги жесткой. Книги, согласен заранее, несправедливой и в целом, и в частностях – а где-то ближе к концу и попросту оголтелой. Читать ее можно подряд. Можно наискосок, по диагонали. Можно (писатели так и поступят) сзаду наперед. Можно местами. Можно где наугад раскроешь. Кстати, по ней можно и гадать. А можно и вообще не читать – от нее не убудет. Так что выбор, как водится, за читателем.