Жёсткая ротация

Топоров Виктор Леонидович

С чувством глубокого удовлетворения восприняла общественность и очередной провал отечественного кинематографа на международном фестивале. Победы на Московском и Сочинском всё же больше похожи на нулевую домашнюю ничью с производителями портвейна. Причём и не снискавший наград фильм снят на футбольную тему. И опять-таки мгновенно забыты якобы имевшие место километровые очереди к кассе венецианского кинотеатра, двенадцатиминутная овация в зале, «Золотой лев», можно сказать, в руках и разве что синица в небе. Зато можно всласть порассуждать о заговоре международного жюри и об очередном недооценённом шедевре от кинематографической династии Германов. Как и об умении

тренера сборной собрать под её знамёна лучшие силы и настроить их на отчаянную борьбу.

Чувство глубокого удовлетворения, подобно зависти, бывает «белым» и «чёрным». Чёрное удовлетворение отчётливее всего проявляется в международных делах. С чувством глубокого удовлетворения встретили мы и ураган «Катрина», и неспособность американцев грамотно отреагировать на стихийное бедствие. Ну нет у бездарных янки не только Сёмина с отцом и сыном Германами, но и министра Шойгу! И даже пятьдесят миллиардов долларов президент Буш вынужден просить у конгресса. А вот у нас сто миллиардов, внезапно потребовавшиеся президенту Путину на спецоперацию «Союз с Белоруссией», оказывается, заранее заложены в бюджет. Правда, не долларов, а рублей, — но доллар падает, рубль растёт, и скоро они сравняются!

С чувством глубокого удовлетворения восприняла общественность и сам старт спецоперации «Союз с Белоруссией». Потому что стало ясно: президент сдержит слово не нарушать Конституцию; он просто-напросто отменит её вместе со страной, подпадающей под её юрисдикцию. Это очень по-ельцински — а значит, должно глубоко удовлетворить либералов, тогда как государственники непременно будут удовлетворены и по определению, и по потребностям!

С чувством глубокого удовлетворения воспринято, впрочем, и возвращение получившего тяжёлую травму Ельцина на родину. Кремлёвские врачи лучше итальянских — примерно на столько же, на сколько наша сборная сильнее португальской, а рубль — крепче доллара. И в рамках спецоперации «Союз с Белоруссией» участковым терапевтам в разы повысят зарплату.

С чувством глубокого удовлетворения восприняла общественность и новую, пусть и бескровную, жатву «оранжевой революции» на Майдане. В Украине, уверяют аборигены, особенно хороши фруктовые соки — но только из произрастающих там плодов. А апельсиновый сок, якобы натуральный, как и у нас, гонят из привозного порошка.

Чувство глубокого удовлетворения периодически охватывает не только сервильные электронные СМИ, но и относительно независимые печатные и сетевые. Которые у нас (отмечу этот факт с чувством глубокого удовлетворения) ещё кое-где попадаются (причём не только с поличным). И все независимые СМИ с чувством глубокого удовлетворения восприняли решение Михаила Ходорковского пойти, пусть и не своими ногами, в Думу. В ответ на что Роман Абрамович наверняка своими ногами выйдет на поле в стартовом составе «Челси». Потому что хозяин — барин. И, осознавая этот факт, хозяин испытывает чувство глубокого удовлетворения. Да и холопы тоже.

Чувство глубокого удовлетворения является у нас едва ли не главной национальной особенностью. Не зря же философ порассуждал о вечно бабьем в русской душе, а поэт и вовсе назвал Русь женою. Вот только кто у этой жены муж — Путин или Шойгу? Или, не к ночи будь помянут, Швыдкой? Или, откуда ни возьмись, Лукашенко? В некоторых странах, например в Непале, принято многомужие, но мы всё-таки не там сделаны. И не так.

2005

Чуточка

Интеллигентский страх перед стукачами остался вроде бы в прошлом.

Да и перед прослушкой кухонных и телефонных разговоров. Во-первых, бояться нечего, да и некого, если ты не олигарх, террорист или ветеринар. Во-вторых, разве не высказываемся мы в печати ещё резче и определённее, чем в кулуарах? Нас, конечно, никто не слышит — но это уж вопрос отдельный. Не слышат даже те, кто нас «слушает».

И тем не менее все не то чтобы построились (строятся всё же другие), но как-то подобрались. Ударились в напускную конструктивность или, наоборот, в интуитивную иносказательность. Кроме самых отмороженных, естественно, но на них уже, как в былые времена, косятся: что это ты так раскукарекался, петушок? Не на Запад ли намылился? А для нас это, знаешь ли, Родина! И говорить мы хотим по-русски, пусть, раз уж на то пошло, и вполправды, и вчетвертьправды, и на эзоповом языке!

При тирании расцветает метафора, это общеизвестно. Но что расцветает при псевдотирании? Когда нет страха, а только опаска, и единственной официально провозглашённой диктатурой является диктатура закона. Неизменно трактуемого в пользу того, кто больше занесёт в судейскую комнату. Если туда, понятно, не позвонят.

Один хитрован вывел в брежневские годы формулу поведения порядочного человека: делать всё, что дозволено, и чуточку сверх того. Но дозволено у нас всё, что не запрещено, не правда ли? А не запрещено у нас до сих пор практически ничто, кроме заведомо криминальных деяний, на которые мы с вами столь же заведомо не способны.

Почему же мы делаем (говорим, пишем) даже не то, что дозволено, но чуточку менее того? И эта «чуточка» разрастается темпами, каких не может набрать ВВП. Она съела телевидение, доедает крупнотиражную прессу, вот-вот возьмётся за малотиражную. Она пускает метастазы в мозг нации, который и без того-то был сами знаете чем. Она оборачивается законами, чуточку ограничивающими гражданские права и чуточку ущемляющими социальные.

Конечно, «работникам идеологического фронта» свойственно угадывать волю властей предержащих. Свойственно в том числе и на генетическом уровне. А самые весёлые и находчивые эту волю — как правило, задним числом — формулируют. Да и вообще соглашаться с властями легко и приятно — как говорить правду. А если нелегко и неприятно, то власть вознаградит тебя за моральные терзания, полностью скомпенсировав их, и даже чуточку сверх того.

Монетизирует — это уж как минимум. А главное, тебе и впредь нечего будет бояться.

Чего хочет власть? Конкретизируем вопрос: чего хочет власть от думающей и пишущей братии? Чтобы она прекратила писать (и думать) — это, пожалуй, вряд ли. Чтобы пресса рукоплескала власти? Если власть у нас вменяема, то и сама знает, что рукоплескать ей не за что. Совершенно очевидно, что все премьеры прошлого года режиссёру-постановщику явно не удались. Не говоря уж о премьер-министрах… Овации прозвучали бы оскорбительнее любого свиста. Впрочем, в некоторых странах развитой демократии именно свистом в зале принято выражать восхищение и восторг.

Власть хочет от нас опаски. Осторожной оглядки. Хочет, чтобы мы держали себя (и друг друга) за руки. Не держали даже — придерживали. И может быть, самую чуточку сверх того.

Президент дважды повторил гарнизонную шутку о мужчине, который должен настаивать, и женщине, которая обязана сопротивляться, применив её к взаимоотношениям прессы и власти. Кто у нас мужчина, кто женщина? И почему мы уже расслабились и тщетно пытаемся получить удовольствие? И давно получили бы — вот только самой чуточки не хватает.