Жестокая конфузия царя Петра
Шрифт:
Наконец Пётр распрямился, лицо его стало постепенно разглаживаться, короткие усики, ставшие дыбом, улеглись.
— Сколь было много советов разных, помнишь? Генеральные, долгие, короткие. Мно-го-гла-голанье, — по слогам отчеканил он. — Ныне вижу: в ловушку мы угодили. И надобно из оной выбираться без урону.
— Выберемся, — бодро провозгласил Феофан. — Государь наш силён и мудр. — Бодрость была напускная, и Феофан понимал, что она может раздражить царя, видящего дальше.
— Шведов урок не пошёл впрок. Внять бы предостереженью: война в дальней дали зело опасна без крепких союзников; ан нет, не внял...
— Эх,
— Предвижу: тяжко будет ныне паденье наше, — вздохнул Пётр. — Слава Богу, дело к ночи, а турок ночью не воюет, а спит. Стало быть, даст нам уйти без помехи. Всё, Феофане, кончена игра, — царь смешал на доске все фигуры. — Нам теперь более не до игр.
Пётр вышел из палатки. Генералы окружили его. То и дело на запалённых конях доспевали адъютанты с донесениями. Спешенные драгуны и гренадеры барона Денсберга медленно отступали, пока ещё сохраняя боевые порядки, а кое-где остановив продвижение янычар. Пётр прочитывал донесенья, и лицо его мрачнело всё более. Визирь продолжал переправлять войско уже по четырём понтонным мостам. Выше по течению Прута татары напали на батальон, стерёгший переправочные лодки, и перебили всех до одного...
Вести были одна другой безрадостней. Стало понятно: надо собирать силы в кулак, ибо со дня на день быть генеральной баталии. И для сего время было упущено. Дивизию Ренне не вернуть, она далече. В разные места были отправлены полки по всяким надобностям — они тоже не поспеют. Фельдмаршал Борис Петрович распорядился поздно и, теперь прозревая свои оплошности, был не в себе.
Люди Кантемира имели глаза и уши в турецком стане. Но и в русском лагере были соглядатаи визиря, притом из тех же молдаван, что почиталось как бы естественным. Валашские бояре прежде верно служили Порте, и обычай их, вплоть до одежды, был тоже турецкий. Они готовились передаться победителю, ибо были уверены, что победа пребудет на стороне визиря, и слали тайных гонцов в турецкий лагерь. Так что Балтаджи Мехмед-паша знал, каково нынче неприятелю.
Но и Пётр был осведомлён, причём от тех же гонцов. Всего войска у визиря было сочтено 189 665, в том числе татар Девлет-Гирея 70 тысяч. Да пушек больших и полевых 444.
Под началом у Петра было 38246 конных да пеших, пушек 122.
Несо-раз-мерно!
С провиантом швах, совсем швах. Принялись помаленьку за лошадей. А что делать: им же всё равно конец приходил от бескормицы. Как ни опасно было оказаться без тягла, а голод-то не тётка.
Главное было теперь не потерять сердца. Пётр стал каменно спокоен. В очередной раз созвал генеральный совет. Выскажутся ли дельно?
Янус горячился: кто ответит теперь за безвыходное положение, в котором оказалась армия? Вины своей не чувствовал. А может, её и не было вовсе. Камешек был брошен им в огород царя, хотя обращался он к Шереметеву, титулуя его по всем правилам: господин граф и кавалер генерал-фельдмаршал.
Пётр намёк понял.
— Генеральной баталии не избежать. Стало быть, надобно устроить лагерь как должно, окопаться да рогатками обнестись. Все мы несём груз вины, вот что. И обязаны ежели не победить, то отбиться.
— А потом что? — наступал Янус, настроившийся воинственно, как видно, потому, что чувствовал и свою вину.
— Пробьёмся. Непременно пробьёмся, иначе нельзя.
— А далее?
— Что далее? Выйдем
Господи, в лицах одна унылость и никакого одушевления. Бодрый тон царя отнюдь не нарочит. Он совершенно уверен!
Уверен? В чём? Ну хорошо, отбиться наверняка удастся. Янус прав: а далее-то что? Визирь возьмёт в кольцо да голодом и жаждою заморит — вот что далее...
Обоз — обуза! Жечь, жечь без жалости. Всё лишнее — побросать в реку, утопить! Облегчить войско...
— А далее, далее что?
Проклятый вопрос! И нет на него ответа.
Глава четырнадцатая
ОБЛОЖЕНЫ! ОТБИТЬСЯ!
О вы, которые уверовали! Когда
беседуете втайне, то не беседуйте о
грехе, вражде и неповиновении
посланнику, а беседуйте о добродетели,
богобоязненности, и бойтесь Аллаха,
к которому вы будете собраны.
Меншиков — Петру
Высокоблагородный господин контра-адмирал... Вашу милость всепокорно прошу, ежели сие писмо ещё прежде того времяни придёт, дабы в пущие опасности вдавать себя не изволили. Также при сем случае нас, хотя вкратце, но почаще о своём здравии уведомляли. Сами изволите рассудить, каково нам при нынешнем случае, слыша о вашем зближении с неприятелем и о приготовлении к баталии...
...Хотя ведаю, что ваша милость и без того в трудностях великих обретаетесь, и для того не хотел бы ни о каких противностях доносить, однако опасаюсь, дабы инако вам не донеслось. Доношу вашей милости о моей болезни, которая на прошлой неделе мне случилась, а имянно такая ж, какая в прошлом годе была, но гораздо той не в пример, понеже в полторы сутки з десять фунтов крови ртом вышло. И шла та кровь всё рвотою. И уж дохтуры веема живот мой отчаяли и не знали, каким лекарством болши ползовать; но паче чаяния, всемогущий Бог вашими молитвами от ожидаемой кончины избавить мя изволил...
Сенат — Петру
О укрывающихся от службы в народное ведение указы по воротам объявлены и в губернии посланы в апреле месяце. А по третьему пункту дворянских детей, в службу годных, сыскивают и о сыску их в губернии указы давно посланы, также и на Москве по воротам прибиты. И ис тех, которые по записке в Сенате явились и из губерний присланы, выбрано годных: царедворцов 20, городовых 249, которые в солдаты годятся, итого 269 человек. А из людей боярских 1000 человек грамотных, которые годны были в офицеры, за нынешним здесь малолюдством набрать не возможно, потому что царедворцы на службе...