Жестокая любовь государя
Шрифт:
Велик, однако, путь от свинопаса до окольничего. Кто бы мог подумать, что в Боярской Думе служить придется, от государя в нескольких саженях сидеть станешь. В прошлом году к отцу заявился, так самые почтенные старцы со слободы приветствовать пришли, шапки перед ним поснимали. А в малолетстве не называли иначе как Васька Грязь.
Василий Захаров устроил свой дом по подобию царского: в сенях дежурили сенные девки, во дворце суетилась многочисленная челядь, а в палатах он держал множество слепцов-домрачеев, которые в тоскливые зимние вечера распевали сказки и былины об Илье Муромце
Еще Василий Захаров прикупил немецких зеркал, которые выставил в девичьей комнате и у себя в тереме.
Он не отходил от зеркала уже с час, разглядывал свое изображение. Шапка из тонкого куньего меха и вправду была по нраву окольничему, а кафтан из дорогого персидского сукна сшит ему по плечам. Такой, как надо! Плечи не теснит, и грудь просторна.
Василий стал раздеваться, собираясь прилечь с женой, которая мирно посапывала на широкой супружеской постели.
Вдруг в сенях шибанулся о пол ковш и замолк.
— Потапий, ты, что ли, это?! Чего молчишь?! Потапий!
Потапий не отозвался, а в сенях слышались тяжкие шаги, гость явно не спешил уходить и топтался у порога.
— Кто там?! Господи, да что же это!
Василий пошел к порогу.
— Кто здесь?!
Окольничий едва отворил дверь, как почувствовал, что горло оказалось в капкане: чьи-то сильные пальцы сжимали его все сильнее, потом оторвали от земли, и последнее, что он успел увидеть, — это гаснущую в углу свечу. А потом бездыханное тело окольничего, уже не чувствуя боли, ударилось о дубовый пол. Яшка Хромой взял с угла погасшую свечу, сунул ее в ладони покойника и произнес:
— Отходи себе с миром.
Лукерья сжалась от ужаса, когда увидела, что из темноты прямо на нее шагнул высокий человек. Он уверенно пересек комнату и склонил волосатое лицо над ее телом.
— Никак ли вдова Васьки Захарова? Хороша девица. В постели ты задом елозишь? — простодушно поинтересовался чернец.
— Да, — отвечала женщина, видно, не совсем понимая, что говорит.
— Тогда годится, — качнулась большая голова Яшки Хромого, — я тебя пригрею. От твоего муженька одна душа осталась. А ты, по всему видать, бабонька горячая, тебе крепкая плоть нужна.
Неудачное посольство
Окольничий Сукин в тот же день выехал из Москвы. Показывая всякому чину государеву грамоту со строгими орлами на печати, он мог рассчитывать на то, что в ямах его задерживать не станут. Царский сват получал добрых лошадей, а на дорогу пироги с луком.
Некоторая заминка случилась только на границе, когда строгий таможенник, оглядев колымагу Федора Сукина, отыскал лишний горшок с немецкими монетами.
Хотел Сукин прикупить в Польше кое-какого товара, вот оттого и держал его под самым сиденьем, но кто бы мог подумать, что отрок окажется такой въедливый. Порыскал по углам, осмотрел сундуки, а потом посмел поднять царского посла.
— Подымись, Федор Иванович, может, под седалищем золотишко неучтенное держишь.
Хотел
Таможенник вытащил из-под сиденья горшок с деньгами. Пробуя его на вес, оскалился весело:
— Ты, окольничий, видать, золотишком умеешь гадить. Вон какими монетами насрал!
— То не мое, — возмущался Сукин, — то я вельможам везу. Они ведь как куры, им поклевка нужна. А без этих монет дело не сдвинется.
— Есть у тебя и серебро, и золото — государь из казны выдал, а это ты, видно, для их боярышень приберег. Не положено!
И велел дьяк выписать бумагу об изъятии денег.
Окольничий с досады только высморкался, забрызгав соплями собственный сапог, но перечить не посмел. Отрок хоть и чином невелик, но на границах главный — в его власти и в острог посадить, и того хуже — государю отписать.
На таможне Федора Сукина продержали еще день, давая тем самым понять, кто же здесь власть, а потом на вторые сутки, в темень, отправили в путь.
В карете Федора укачало — дорога была наезжена, и лошадки бежали ретиво, позванивая бубенцами. Только два раза колеса провалились в яму, да так шибко, что окольничий отшиб зад. Выглянул он в окно, обругал крепко возницу и опять удобно устроился на матрасе.
Путь до Варшавы был неблизкий. Федор Иванович делал небольшие остановки и снова двигался дальше. У самого города окольничий завернул в таверну загасить жажду. Испив полведра пива, он дотошно расспрашивал у местных вельмож о сестрах Сигизмунда-Августа. Допив оставшиеся полведра, он скоро знал о том, что старшая сестра короля суха и костлява, подобно высушенной рыбе. Даже при пристальном рассмотрении невозможно узреть прелестей, которыми гордится всякая дама. Зато отмечена девица склочным характером: деспотична, ревнива. Еще год назад отогнала от себя тех немногих женихов, что были, а в наиболее упрямого — венгерского принца — швырнула горшком. И сейчас для нее оставалось единственное занятие — ходить в костел каяться.
Сукин подливал вельможам в бокалы дорогого рейнского вина (благо государь учел и эти расходы) и расспрашивал далее о младшей сестре Екатерине. Здесь бароны понимающе качали головами и в один голос говорили, что принцесса, в отличие от старшей сестры, недурна собой и характером покладиста. Если царь Иван надумал свататься, то непременно должен обратить свой взор на Екатерину. И вообще младшая принцесса от всех Ягеллонов отличается кротостью, напоминая дивный цветок в кустах задиристого шиповника.
Один из баронов в пьяном откровении рассказал Сукину, что Екатерина почти помолвлена с герцогом Финляндским, братом шведского короля Иоанна, дважды они молились в церкви, а один раз он сам наблюдал за тем, как герцог страстно сжимал ручку принцессы.
Новость была не из приятных. Поскрипел старый Сукин с досады, словно рассохшаяся половица, поворчал на латинян, но от своего решил не отступаться и для начала Екатерине через баронесс передал подарок от Ивана — икону Богоматери «Одигитрия» в золотом окладе. А следующим днем приглашен был к Сигизмунду-Августу.