Жестокая любовь государя
Шрифт:
— Слушаюсь, боярин! — оторопел дворовый отрок и бросился вверх по ступеням выполнять распоряжение господина.
Под низким клобуком Яшка прятал улыбку. Кому, как не ему, знать про гостеприимство боярина Петра Шуйского: не однажды бродяги жаловались ему, что Шуйский скуп, лишнюю монету зря не выбросит, а однажды, поймав у терема двух нищих, велел их выпороть кнутами за то, что без спроса вошли во двор. Дважды бродяги хотели подпалить домину Петра Шуйского, и только запрет Яшки Хромого спас боярина от погибели.
— Ты проходи, мил
— Осторожный ты стал, боярин. Неужно не знал ранее, что дружить со мной — это все равно что по плахе вышагивать? Не боишься поскользнуться на кровушке?
Шуйский долгим взглядом смерил Яшку и достойно отвечал, как и подобает вельможе:
— Ты меня не пугай. Мы с тобой вместе дьяволу служим, на рай я уже не рассчитываю. А теперь пойдем в дом, нечего здесь перед дворней выстаивать. Заприметят еще чего-нибудь, а потом перед государем не отговориться.
Столы в трапезной были заставлены яствами, огромными ломтями нарезаны окорока. В центре два кувшина с вином: в одном — белое, в другом — красное.
Яшка приглашения ждать не стал. Расселся хозяином на скамье и, сделав два глотка, осушил кувшин ровно наполовину. Потеплело нутро. В голове сделалось веселее.
— Почто звал, боярин, говори! Мне здесь рассиживать нечего. Хозяйство у меня большое, а оно пригляда требует. — Он отрезал огромный кусок окорока.
— Я вот с чем звал тебя, Яков Прохорович, — подлил в бокал татю рейнского вина боярин. — Руки мне твои требуются.
— С чего бы это? Задушить, что ли, кого надумал? А своей властью не справишься?
— Не справлюсь, Яков Прохорович, здесь особый случай. Окольничего надо… Ваську Захарова.
Яшка вернул окорок на тарелку и вытер жирный рот.
— Скоро ты мне предложишь самого царя придушить. Чем же тебе Захаров неугоден стал? — строго вопросил Яшка Хромой.
— Нужно мне… ты об этом не спрашивай, Яков Прохорович.
— Ну тогда не сговоримся, боярин! Пошел я! Чего мне лясы понапрасну точить?
Яшка уже встал, и Петр Шуйский понял: если не удержит он его сейчас, то тать у дверей даже не обернется.
— Что ты! Что ты, Яков Прохорович! Если ты настаиваешь, так я могу сказать… но только никому! Крест целуй!
Яшка усмехнулся.
— Виданое ли дело, чтобы тать на кресте клятву давал? — Однако бережно извлек из-под рясы крест и так же осторожно поцеловал. — Говори теперь!
Петр Шуйский посмотрел на дверь, но за толстыми дубовыми стенами была тишина.
— Не по своей воле умерла царица Анастасия Романовна… Вот так-то, Яков Прохорович! Васька Захаров в том повинен, потому и наказание понести должен.
— Так ты бы об этом и сказал бы государю, — прикрылся наивностью тать.
— Как же об этом государю скажешь? Его гнев против нас самих же и обернется.
— Ах, вон оно что!
— Вот
Яков Прохорович внимательно посмотрел на боярина, но удивления своего не выдал: только сегодня появилась Калиса, а боярину Шуйскому об этом уже ведомо. Тать взял с ладони боярина золотое ожерелье.
— Царица его носила, а теперь оно твоим будет.
— Ишь ты… царица!
Ожерелье и вправду было знатным. Цепь замысловато клепанная, а изумруды казались камешками, поднятыми со дна морского.
— Византийской работы. Софья Палеолог его носила, последняя византийская принцесса. Потом оно в дар бабке моей досталось, а от нее уже ко мне перешло.
— Что же ты с таким дорогим подарком расстаться хочешь, боярин?
— Дело большое, а за него и такой вещицы не жалко, Яков Прохорович.
Петр Шуйский слукавил. Ожерелье не было царицыным, а купил он его месяц назад у персидского купца, который на месяц застрял в Москве, следуя со своим товаром в Великий Новгород. Однако он говорил так убежденно, что и сам поверил в собственную ложь.
Яков Прохорович подарком остался доволен. Такая вещица наверняка понравится Калисе, не устоять ей перед светом зеленого камня. И он подумал о том, как спустит с плеч платье и пристегнет золотую цепь на белой шее. Подойдет к ее зеленым глазищам изумрудный блеск. Он несколько раз подбросил золотую цепочку на ладони, опытным купцом проверяя вещицу на вес, а потом сунул ее за пазуху.
— Хорошо, быть по-твоему, боярин. Где Васька Захаров живет?
— На Арбате. Крыша его дома в бочку выложена. Не спутаешь ты его. Там один такой дом.
— Он, кажись, думным дьяком был? — у порога спросил Яшка.
— Был, — в свою очередь удивился Петр Шуйский осведомленности Хромца.
Грохнул разбойник дверью и быстро заковылял вниз по крутой лестнице.
Простояв думным дьяком подле государя, Василий Захаров не смел опуститься даже на скамью, а сейчас с полным правом сидел рядом с именитыми боярами, то и дело разглядывая свой новый охабень, рукава которого едва не касались пола.
Петр Шуйский не соврал: едва отошла царица, а Захаров на себя боярскую шапку стал примерять и уже через неделю вошел в Думу окольничим.
Вместе со вторым думным чином появился и достаток. Государь выдал жалованье вперед, и Василий прикупил меха и решил сшить с дюжину шуб, пять из которых будут выходными. Да такими, чтобы и перед именитыми боярами надеть не стыдно было. А еще окольничий купил четыре ведра пива и перепоил на радостях всю челядь и дворню. Батюшке отправил с посыльным бочонок вина и кошель монет, а на словах велел передать, что купит ему корчму и пускай на старости лет будет старик там хозяином.