Жестокая жара
Шрифт:
Зазвонил телефон Хит. Это был Каньеро.
— Я же просила держать меня в курсе! — рявкнула она, даже не поздоровавшись.
— Слушай, я сам только что об этом услышал по телевизору. Капитан никому из нас ничего не говорил. Никто и понятия не имел об этом, кроме Гинсбург. Я сразу же позвонил тебе, чтобы сообщить. Вижу, ты все уже знаешь.
— Прости, Мигель, я сорвалась.
— Ерунда, забудь. Со всеми бывает. Я сейчас еду в участок посмотреть, что происходит, и по максимуму исправить то, что они успели натворить. Как только что-нибудь узнаю, сразу тебе позвоню.
— Хорошо, —
Затем бросила на стол деньги за еду и чаевые официанту и бросилась к выходу. Рук уже открывал перед ней дверь.
Пока они шли домой к журналисту, он сказал:
— Интересно, сколько новых позиций из «Камасутры» узнал Большой Уолли после того, как упомянул фамилию Гинсбург по телеку?
— Молчи, Рук.
— Слушай, я тоже зол. Это мой способ борьбы с гневом.
— Тогда борись с гневом про себя. Я сейчас не в настроении болтать. — Однако через пару секунд она сама заговорила: — Он все испортил. Нет, хуже. Больше всего меня злит то, что самое худшее еще впереди. Меня нет в участке всего несколько дней, а он успел не только схватить не того человека, но скоро нанесет непоправимый вред обоим расследованиям.
— В таком случае останови его.
— Как?
Они ждали, когда загорится зеленый свет, и Рук шагнул вперед, чтобы взглянуть ей в лицо.
— Ты знаешь как.
— Нет! — воскликнула она. — Я тебе говорила, что никогда не пойду на это.
— Прекрасно. Пусть Уолли и дальше продолжает вести себя как слон в посудной лавке, а ты смотри на него по телевизору.
Светофор переключился, и Рук пошел вперед. Никки быстро догнала его.
— Я тебя ненавижу.
— Борись с этим про себя, — фыркнул он.
На следующее утро, без десяти минут семь, на десять минут раньше назначенного, Хит пришла в кафе на встречу с Заком Хамнером. Она надеялась, что сумеет подавить раздражение, которое вызывала у нее необходимость опуститься до встречи с канцелярской крысой. Но, когда она вошла в кафе, расположенное неподалеку от штаб-квартиры полиции, он уже заканчивал свой «комбо-завтрак», состоявший из денверского омлета, [122] жареного картофеля, багета, сливочного сыра, сока и эспрессо. Заметив Никки, Хамнер даже не поднялся, лишь кивнул ей и указал на стоявший напротив стул.
122
Денверский омлет— омлет с ветчиной, луком и зеленым стручковым перцем.
— Вы рано пришли, — заметил он, взглянув на экран своего «Блэкберри».
— Могу подождать снаружи, пока вы завтракаете. — В метро по дороге в центр она пообещала себе не грубить, но с Заком Хамнером трудно было вести себя иначе. Этот чиновник — «старший помощник по административным вопросам в правовом отделе» — любил демонстрировать свою значимость, и Никки подозревала, что величина мужского достоинства волнует его меньше, чем количество званий. Любое дело, крупное или мелкое, было для него возможностью проявить собственное чиновничье могущество. Он вынудил ее приехать ранним утром
Зак притворился, что не замечает ее раздражения.
— Зачем же, я могу есть, пока мы говорим. Кофе?
— Нет, спасибо.
Он снова принялся за багет, и она вынуждена была сидеть и смотреть, как он жевал и просматривал электронную почту на смартфоне. Хит понимала, что у Зака Хамнера, или «Хаммера», имелись причины недолюбливать ее. Очевидно, это демонстративное неуважение было местью за потерю политического капитала, которую ему пришлось пережить по ее вине два месяца назад. Именно тогда она ошарашила полицейский комиссариат, отклонив продвижение по службе, которое Хамнер тщательно готовил, чтобы заполучить собственного ручного начальника Двадцатого участка.
Он, не торопясь, начал собирать семена кунжута с рукава темно-серого в полоску костюма, и Никки едва не вскочила и не ушла. За эти несколько минут она снова приблизилась к его миру — к темному, запутанному миру, где имели значение только власть и рычаги давления. И вновь ощутила то мучительное отвращение, которое заставило ее отказаться от звания лейтенанта. Именно по этой причине Хит не стала звонить чиновнику неделю назад, когда Рук впервые предложил ей такой ход. Но сейчас, когда Айронс уже практически провалил дело об убийстве матери, Никки поняла, что выбора нет. Следовало проглотить унижение и уступить.
Зак Хамнер тоже это понимал.
Он положил «Блэкберри» на стол и заговорил:
— Итак. Неприятности на Восемьдесят второй улице?
— Как я уже сказала вчера вечером по телефону, меня отправили в вынужденный отпуск в наихудший момент. Это задумка капитана Айронса, и, пока я сижу без дела, он взялся вести оба моих расследования и все испортил.
— Кажется, одно из них — дело об убийстве вашей матери, так?
Хамнер и без Никки прекрасно это знал, но она снова подавила раздраженное восклицание и спокойно ответила:
— Поэтому я и прошу вас о помощи.
— Однажды я уже пытался вам помочь, и ничем хорошим это не закончилось.
— Давайте поговорим откровенно, Зак; мое повышение помогло бы и вам тоже.
— Разумный эгоизм. Невозможно следовать за своей звездой до тех пор, пока, так сказать, не зажжешь ее. — На его губах зазмеилась фальшивая улыбка, но тут же погасла. — Но я ошибся в вас, Хит. Вы поставили меня в неудобное положение перед вышестоящими лицами.
Призвав на помощь все свои актерские способности, Никки произнесла:
— Мне искренне жаль, что у вас из-за меня возникли неприятности.
И принялась наблюдать за тем, как он переваривал ее слова — ведь именно ради них он заставил ее приехать сюда в такую рань.
— Ну, хорошо, — заговорил чиновник, удовлетворенный извинениями. — Уолли Айронс — крепкий орешек. Его любят в штаб-квартире. У него просто космическая статистика.
— Бросьте, Зак. Неужели статистика поможет ему против «Хаммера»?
Это ему понравилось.
— У вас мобильный заряжен? Хорошо. Сегодня утром не спускайтесь в метро, чтобы я смог до вас дозвониться.