Жестокие игры - 2
Шрифт:
А потом из кромешного мрака выплыл светлый лик моей любимой, из-за которой я и терплю муки адовы. Боже! Как же она прекрасна! Все эти "мис" и "мисис" ей в подметки не годятся. На этом огромном, густонаселенном шарике она одна такая. И угораздило меня влюбиться в такую красавицу. И угораздило её влюбиться в такого неудачника. Тогда отчего я сетую на судьбу и жалуюсь на жалкий жребий?! Придурок! Он удостоен любви такой женщины - и ещё на что-то жалуется! Нет, меня в младенчестве определенно роняли со стола на пол, и ни один раз. Иначе мне трудно объяснить свое поведение. Светочка! Любовь моя! Прости мя грешного! Ибо
Ее лицо было бледным и трогательно-печальным. А глаза... Глаза... Словно сама мировая скорбь долго скиталась по свету, пока не обрела покой в этих чудных зеленоватых глазах.
"Как ты, любимый?!
– спросила Света.
– Трудно тебе?"
"Терпимо, моя хорошая! Все нормально. Прости, любимая, что не смог освободить от этого сатрапа".
"Это ни к спеху. Еще успеется. Все будет хорошо, Дима. Тебя сохранит любовь моя. Веришь?"
"Верю!"
"Ты и сейчас свободен, любимый мой. Ибо невозможно запереть нашу любовь, держать её в клетке".
И вдруг раздвинулись стены тесной кладовки. Раздвинулись до бесконечности. Взору открылись: и огромный ромашковый луг с играющими на нем счастливыми детьми, и величественные горы с цветущими на их склонах эдельвейсами, и бескрайнее пенное море. Свобода! И задохнулось сердце радостью. Как замечательно! И понял я, наконец, простую сермяжную истину Земля - лишь временное наше пристанище, с гибелью нашей бренной оболочки, жизнь не кончается. Нет. Она только-только начинается. А над головой я увидел мириады огромных ослепительных звезд. Где-то там, на одной из них, мы будем со Светой жить дальше. Определенно.
Проснулся я от нехватки воздуха и ощутил себя лежащим на полу все в той же кладовке. Да, как не прекрасны бывают, порой, наши сны, но и они, к великому сожалению, заканчиваются. Реальность была отвратительной. Другого слова трудно подобрать к той ситуации, в которой я очутился. По моим скромным подсчетам - воздуха мне оставалось ровно на час, максимум - на два. Я слишком расточительствовал во сне. Пора уже готовиться к отбытию в мир иной. Возможно, что там действительно что-то такое есть. Должно быть. Иначе все теряет всякий смысл. Но, что это? Вроде какие-то звуки? Нет, послышались. Это от нехватки воздуха начинает звенеть в ушах. Так о чем я? Ах, да... Не знаю, как там, а здесь мне положительно повезло - я любил такую замечательную женщину, как Светлана, и был ею любим. Даже ради краткого мига этой любви стоило коптить белый свет. Определенно. Но что это? Кажется, кто-то идет? Или это опять глюки? Нет, шаги. Точно. Ближе, ближе. В кладовке зажегся свет. Он показался мне таким ярким, так резанул по глазам, что я невольно зажмурился. А когда их открыл, то увидел склоненное надо мной симпатичное, радостно улыбающееся лицо Игоря Рощина. И я понял, что это Свобода! И не во сне, а наяву. Только у неё может быть такое симпатичное лицо и такая детская улыбка.
– Привет, Игорь!
– сказал я, с трудом поднимаясь.
– А отчего ты не говоришь: "Я пришел дать вам волю!"?
Рощин заливисто рассмеялся, сграбастал меня в объятия и принялся трясти, словно грушу.
– Здравствуйте, Павел Иванович! Я так рад видеть вас живым-здоровым. Так рад!
А за спиной Рощина стоял великан Максим и тоже радостно улыбался. Какие замечательные мужики! Да с такими ребятами
– Пойдемте, Павел Иванович, - сказал Рощин.
– Там Татиев ждет.
– Так это он?!
– удивился я.
– А то кто же.
– Я думал, что ты здесь совершил "государственный" переворот.
– Кого там!
– махнул Игорь рукой и кратко поведал о их героической эпопеи, предшествовавшей походу к Татиеву.
– Молодцы! И он вам поверил?
– Поверил. Мы дали ему прослушать запись. И он поверил. Пойдемте.
Мы поднялись на первый этаж. В дальнем углу фойе лежали два трупа боевиков из личной охраны Бахметова. Еще пятеро с хмурыми лицами толпились у стены под охраной телохранителей Татиева, взирая на мир тупо и обреченно.
– А где сам Бахметов?
– спросил я у Рощина.
– Застрелился.
– Правда что ли?!
– удивился я.
– Да, - кивнул Игорь.
– Когда понял, что проиграл, то... Мы не успели помешать.
– Жаль! Он мог быть нам очень полезен.
Руслан Татиев ждал нас в кабинете Бахметова - своего у него здесь не было. Его телохранители уже успели убрать труп Хозяина и сделать уборку. Увидев меня, Татиев встал из-за стола и, широко улыбаясь, с раскрытыми объятиями пошел навстречу. Обнял. Радушно проговорил:
– Рад видеть вас, Павел Иванович, в добром здравии! Выходит, что вы вторично спасли мне жизнь. Руслан Татиев этого не забудет. Нет.
– Здравствуйте, Руслан Мансурович! Я здесь не при чем. Это все они, я кивнул на стоящего сзади Рощина.
– Э-э, не скажите! Если бы вы все не организовали, то... Только отчего же сразу ко мне не пришли? Зачем так рисковали?
– Хотел добыть более веские доказательства. Расчитывал, что Бахметов, как весьма разумный человек, сам должен прийти к вам с повинной.
– Какой мерзавец! Никак не ожидал от него подобного... Павел Иванович, коньячка не желаете в честь вашего освобождения?
– Не откажусь.
– Игорь Сергеевич, - обратился Татиев к Рощину, - скажите моим парням, чтобы все организовали в кафе в лучшем виде. Через пятнадцать минут мы с Павлом Ивановичем будем.
– Хорошо, Руслан Мансурович, - ответил Рощин и вышел.
– А вы считаете, что Бахметов сам на такое решился?
– спросил я, возращаясь к прерванному разговору.
– Нет, я так не думаю. Сам бы он на такое никогда не решился.
– И вы догадываетесь, - кто эти люди?
– Более того, Павел Иванович, - я в этом уверен. Ожидая вас, я пробросил звонок во Владикавказ своим людям. Они мне сообщили, что на днях туда приезжал Сосновский и встречался с Бахметовым.
– Почему же они сразу не сообщили вам об этом?
– Они полагали, что встреча эта проходила с моего ведома.
– Теперь ясно. Но отчего вы перестали устраивать Сосновского?