Жестокие игры - 2
Шрифт:
– Разрешите, мадам!
Бестселлер открылся. Показалось надменное, исполненное значения лицо дамы. Голосом оскорбленной добродетели она сказала:
– Что вам угодно?!
– Вы меня извините, мадам, но, мне кажется, что вот этот досточтимый джентльмен только-что изволил вытащить из вашей сумочки кошелек.
Дама заглянула в сумочку и, не обнаружив там кошелька, стала грозной и непредсказуемой. Лицо пропиталось яростью, глаза - ненавистью. Она выразительно взглянула на моего преследователя. Ее взгляд мог ввергнуть в трепет и героя. Но этот ипохондрик не был героем. Нет. Он вздрогнул и затрепетал, как осиновый
– Н-но это н-не п-правда!
– Голос у него был такой же противный, как и он сам.
– Как это неправда?!
– "возмутился" я.
– Вы что же, милостивый государь, хотите сказать, что я вру?!
– И тут я "увидел" у его ног кошелек и радостно сообщил: - Так вон же кошелек! Он выбросил кошелек!
Первой на мое сообщение среагировала дама. Она быстро наклонилась, подняла кошелек, сунула его в сумку, туда же отправила книгу, застегнула сумку на молнию и лишь после этого основательно взялась за "вора" схватила его за грудки и принялась неистово трясти, сопровождая свои действия словами заимственными ею из прочитанных бестселлеров с жуткими назвваниями. Не знаю, как автор, а я бы не стал их воспроизводить на страницах этого романа. Похоже, что на этот раз он со мной согласился.
Поняв, что мой преследователь теперь ещё долго не сможет вырваться из железных "объятий" мадам, я пробрался к двери и вышел на первой станции.
Через полчаса я уже стоял перед кабинетом Потаева.
Глава третья: Беркутов. Возвращение блудного сына.
Я даже сам не заметил когда и каким образом мне удалось перескочить в мягкий вагон, предназначенный исключительно для "баловней жизни". Видно, судьба решила сжалиться надо мной и отпустить из "козлов отпущения". Интересно, - надолго ли? Не знаю, не знаю. А пока я ловил миг удачи и упивался свободой и счастьем близости с любимой женщиной, как радуется двоечник известию о болезни любимой учительницы. В самолете Настя спала, а мы со Светланой говорили, говорили и все никак не могли наговориться. Еще никак не верилось, что у нас в запасе целая жизнь и, что мы не только успеем наговориться, но и надоесть друг другу своими разговорами. Впрочем, что это я такое говорю?! Ну, не придурок ли! Как может надоесть общение со Светланой? Этого просто не может быть. Определенно.
В Новосибирск мы прибыли при полном радиомолчании, не выпустив в эфир ни одного телефонного гудка, ни одного позывного. Но мои друзья не были бы моими друзьями, если бы не предприняли ответных действий. Их глубокая разведка доложила им о нашем количестве, дислокации и даже о морально-волевом настрое. А потому в аэропорту Толмачево они встречали нас шумною толпой с широченными улыбками, цветами и даже, можете себе представить, с женами. Такого парада красивых и счастливых людей я ещё никогда не видел. Определенно. Здесь были: Колесов со своей Леной. Юра Дронов с Верой, Валера Истомин и даже мой непосредственный начальник полковник Рокотов и прокурорский генерал Сергей Иванович Иванов. Казалось, пустячок, а приятно.
Больше всех, само-собой, радовался Сережа Колесов. Он до того соскучился по моим приколам, что даже стал заметно полнеть. Ничего, он очень скоро обретет свою былую форму. Это я клятвенно обещаю его жене красавице Елене.
– Димка! Черт!
– орал Сергей благим матом, тиская меня в
– Сережа, ты не прав, - сказал я решительно.
– Мне кажется ты слишком злоупотребляешь положением друга. Сегодня все имеют равные права доступа к телу героя. Так что, освободи, пожалуйста, место. Дай возможность и другим насладиться общением со мной.
Колесов легко согласился и принялся лапать мою законную невесту, отбитую мной в честном бою у превосходящего численностью и всем прочем противника, приговаривая:
– Света! Какая ты! Ты стала ещё красивее! Повезло Димке! Здорово повезло!
Ко мне подошел Юра Дронов, крепко обнял, сказал проникновенно:
– Очень рад, что все так закончилось. С возвращением блудного сына в родные пенаты. Без тебя было скучно жить.
– Это я где-то понимаю. Но ничего, больше вам скучать не придется.
Затем меня принялась целовать Лена Колесова. И делала она это столь вдохновенно и профессионально, что вызвала явное недовольство своего ревнивого муженька.
– А ты что это, Лен?
– спросил он ревниво.
– Что - "что"?
– Что это ты в нему прилепилась?
– Тебе - можно, я мне - нельзя? А тоже соскучилась по Диме, - ответила она, целуя меня в очередной раз.
– Странно. А почему ты мне не говорила, что соскучилась?
– Потому, что тебе невозможно ничего сказать - сразу кулаки сжимаешь.
Слова Лены были встречены дружным хохотом.
Ко мне подошел Валерий Истомин.
– Здравствуйте, Дмитрий Константинович! С возвращением!
– и, не расчитав, так тиснул мою руку, что я едва не заорал от боли. Интеллигент с бицепсами Шварцнегера. Мучитель он, а не интеллигент!
– Друзья!
– торжественно проговорил я.
– Дайте мне поздороваться с руководством. Скажите, кого из вас встречало столь высокое начальство? То-то и оно. Дайте ж мне насладиться этой торжественной минутой. Может быть она у меня единственная в жизни и больше такой никогда не будет.
Твердой походкой подошел к Рокотову и, вытянувшись во фрунт, отрапортовал:
– Товарищ полковник, майор милиции Беркутов из бессрочной командировки по освобождению его внебрачной жены прибыл. Задание выполнено.
– Да ладно тебе, - махнул на меня рукой шеф, простецки улыбаясь. Артист!
– Обнял, похлопал по спине, будто по пресловутой груше, да так, что из моей головы осыпались последние мысли, сказал одобрительно: - А вообще-то ты молодец, Дмитрий Константинович!
– Ничего особенного, - скромно, как и подобает герою, ответил я. Это, товарищ полковник, для одного вас открытие. Другие об этом давно знали.
– Ты от скромности не умрешь, - рассмеялся Рокотов.
– Это точно, - тут же согласился я.
– Для нас, ментов, скромность слишком большая роскошь.
– Привет, пижон!
– сказал Иванов, пожимая мне руку.
– Опять цирк устраиваешь?
– Это ещё надо разобраться - кто чего устраивает, - проворчал я.
– Разбиремся, - пообещал Иванов.
– Завтра в девять быть у меня.
А я смотрел на их добрые улыбчивые лица и меня переполняла гордость за себя, любимого. Ведь все они пришли встретить ни кого-нибудь, а именно меня. Значит любят и ценят. А этим, извините-подвинтесь, не каждый может похвастаться. Определенно. И переполняемый щенячьим восторгом, провозгласил: