Жестокие игры - 2
Шрифт:
Вон он идет. Леког на помине.
Автор подходит, насмешливо смотрит на меня, спрашивает:
– У вас, Андрей Петрович, есть ко мне какие-то вопросы?
– Да, Владимир Иванович, обязательно есть.
– Чем вы опять недовольны?
– Вот видите - уже с самого начала нашего разговора вы подозреваете во мне этакого брюзгу и кляузника. Я что, должен оправдываться?
– Извините. Так что у вас, Андрей Петрович?
– Все то же, Владимир Иванович. Я не согласен с трактовкой своего образа и заявляю решительный протест.
– Опять вы за свое!
– устало, даже
– Другие герои, как герои, а вы вечно всем недовольны. Капризны, как кисейная барышня!
– Прошу не оскорблять! Думаете, что если вы автор, но имеете на это право? Я ведь не напрашивался. Если вас не устраиваю, то могу уйти к другим авторам. Такого героя любой из них с руками-ногами отхватит.
– Извините. Но только мне кажется, что вы не правы. Вы в романе представляетесь очень даже симпатичным парнем - веселым, остроумным, находчивым, деятельным.
– Этаким хомо беспечным. Но все это, так сказать, лишь декорум, а тем, что существует здесь, - я указал себе на грудь, - вы мало интересуетесь. Потому и получается весьма и весьма ходульный образ.
– Вам так кажется?
– Более чем.
– Хорошо, я обещаю подумать над вашими словами. До свидания!
– И, энергично размахивая руками, автор удалился. В принципе, он неплохой мужик. Не зануда. И это - главное. Интересно, - сдержит он обещание, или - нет?
Вдруг, я почувствовал, как пространство и время романа скручиваются тугой спиралью, захватывают меня и доставляют именно туда, где я и должен быть по замыслу автора. Я уже себе не принадлежал...
Олигарха Сосновского я покидал в отличном расположении духа. В его лице я обрел третьего по счету хозяина и в этом смысле перещеголял самого Фигаро. Факт. И здесь нельзя все списывать на мою природную удачливость. Здесь надобно ещё и умение. А как же. Я конечно реально сознавал - в какие игры ввязался. Но, как говориться, - "черт не выдаст, свинья не съест". Аудэнтэс фортуна юват (смелым судьба помогает). Вот именно. Будем надеяться на нее. Недаром мне мама говорила, что я в рубашке родился.
Когда я добрался до Москвы, то на столицу уже тихо и незаметно опустилась ночь. На небе нарисовался серпик луны, такой бледненький, худенький и прозрачный, что я невольно ему посочувствовал. Зато звезды поражали своим великолепием, сияли, как глаза моей легкомысленной Армиды при моем появлении.
"Завидую звездам прекрасным", - всплыла в сознании строчка из какого-то стихотворения. Кажется, это из Лермонтова. Напряг память, стараясь вспомнить само стихотворение. После нескольких попыток, мне это удалось. Используя то, что на улице было пустынно, я раскинул руки и громко продекламировал:
– "Чисто вечернее небо.
Ясны далекие звезды.
Ясны, как счастье ребенка...
Люди друг к другу
Зависть питают.
Я же, напротив,
Только завидую звездам прекрасным.
Только их место занять бы хотел!"
Умеют же великие, казалось, самыми простыми словами тронуть душу. Еще как умеют! Ох! Ах! Унестись бы сейчас в какие-нибудь дали-дальние, встретить там хорошую девушку, влюбиться в неё без памяти, и познать радость бытия, под названием - семейное счастье. То, что было у меня в прежней
Дома автоответчик голосом моей нареченной невесты - этой великовозрастной блудницы с мозгами пеликана и телом Афродиты, капризно проговорил:
"Макс, ты нехороший! Где ты пропадаешь? Я вся испереживалась! Как придешь, обязательно позвони, а то я не усну. Целую, мое золотко!
"Она уже включила меня в свою недвижимость", - подумал я и усмехнулся. Интересно какой я в её списке? Наверное, на почетном четвертом месте после магазина, особняка и машины. Впрочем, я несправедлив к ней. Она любит меня пылко, бескорыстно и готова ради меня всем пожертвовать, даже своим алебастровым телом. А её желание - поскорее доставить меня в супружескую постель, - вполне естественное желание любой женщины. Красота её, увы, не вечна. Вот-вот начнет блекнуть и увядать. Потому она и так спешит. Разумеется, я не связываю с ней свои дальнейшие планы на жительство. Но это не важно. Сейчас она вполне заслуживает человеческого в себе отношения, внимания и участия.
Я снял трубку, набрал номер её телефона, и тотчас услышал голос:
– Слушаю.
– Это хто?
– спросил глухо, изменив до неузнаваемости голос.
– А кто вам нужен?
– Голос моей невесты звучал строго и настороженно.
– Так мне эту... как ее? Мне Окуневу?
– Я слушаю.
– Ты что ль Окунева?
– Да кто вы такой?!
– стала раздражаться Майя Павловна.
– Я что ль?
– Да. Вы?!
– Она уже была на взводе.
– Так я этот... Отрепьев Гришка. Самозванец.
– Какой ещё - самозванец?!
– В истории моя Минерва была явно слаба.
– От хахаля я твово. Поняла?
– Что с ним?!
– истерично закричала Майя Павловна.
– С кем?
– тупо спросил.
– Господи!
– простонала она.
– С Максом?! Что с ним случилось?! Отчего сам не позвонит?
– Так не может он. Он там... В шалмане этом остался.
– В каком ещё шалмане?
– Так у Лариски, шалавы этой. На Пятницкой. А мне сказал - позвони, говорит, Окуневой, успок...
– Адрес?!
– возопила она, в один миг превращаясь в неистовую ревнивицу.
– Каво?
– Идио-о-от! Лариски?! Бл..и этой?!!
Услышать от неё подобное было столь необычным, что я растерялся и положил трубку. Это называется - навыступался. Факт. Похоже, что я зря спорил с автором. Очень на то похоже. Что же делать? Ситуация! Вот так сами себе подбрасываем проблем. Надо каяться. Иной альтернативы у меня просто нет. Я вновь набрал номер телефона Окуневой. Но услышал в трубке короткие гудки. Понял, что сейчас Майя Павловна предпринимает титанические усилия выйти на след той самой Лариски. Дозвонился лишь с пятой попытки.