Жестокие игры - 2
Шрифт:
– Сережа, ты с ума сошел!
– говорит она с предыханием.
– А как же яичница?
– Яичница не волк, в лес не убежит.
– Но она остынет, - пытается вразумить меня Светлана.
– Лучше пусть остынет яичница, чем все остальное.
– И, чтобы не дать ей возможности возразить, вновь её целую.
А потом мы ели яичницу и чувствовали себя расчудесно. А потому, господа, мой вам совет - никогда не слушайте галиматью всяких там схоластов Ивановых, ибо ни к чему хорошему это не приведет. Стоит лишь день послушать их нудотину, как на второй уже хочется повеситься.
После завтрака я позвонил Рокотову.
– Привет, Володя! Как настроение?
– Здравствуй, Сережа! Бодрое. Идем ко дну.
– Надо полагать, что это твоя очередная дебильная шутка?
– Очередная, - согласился Рокотов.
– Я в том смысле, что работы невпроворот.
– Так это и хорошо. Наличие работы позволяет ощущать пульс времени, её отсутствие неизбежно ведет к апатии, поиску смысла жизни, а в конечно счете - к деградации личности.
– Да ты ещё и философ!
– удивляется мой друг.
– Нам, "покойникам", ничего другого не остается. Как наш клиент?
– Это который?
– Леонтьев? Сообщил своим московским хозяивам, что все готово к приему "правителя всея Сибири"?
– Еще не узнавал. Узнать?
– Обязательно. И вот ещё что, давай ко мне Кандобина. Хочу составить с ним приватный разговор.
– Хорошо. Минут через сорок тебе его доставят.
– В таком случае, будь здоров и не кашляй.
– Пока, Сережа.
Главаря банды Кандобина я дал указание не допрашивать, хотел сам с ним встретиться. Но показаний Леонтьева для нашей встречи было явно недостаточно. Сейчас же они были подкреплены признанием Никитина. А это уже кое-что. Сейчас его можно капитально взять "за жабры" и вытянуть из него не только то, что он знает, но и то, о чем только догадывается.
Через час в сопровождении конвоя в квартире появляется Кандобин этакий статный, ухоженный красавец лет тридцати восьми - сорока. Породистое холеное лицо. Светло-карие чуть навыкате нагловатые глаза. Хорош, нечего сказать! Такие обычно нравятся проституткам и богатым вдовам. Презрительно опущенные уголки губ очевидно должны показать, что мужик он тертый, его на арапа не возьмешь и, вообще, он давно всех имеет, в том числе и следователей.
– Здравствуйте, Дмитрий Петрович!
– радушно здороваюсь я.
Он нагло смотрит на меня и вызывающе говорит:
– Без адвоката я никаких показаний давать не буду.
– Это как вам будет угодно, - улыбаюсь я.
– Но только не думаю, что это в ваших интересах. Пока вы лишь задержаны в качестве подозреваемого. Если вы убеждены, что задержаны необосновано и сможете мне это доказать, то я тотчас распоряжусь вас освободить. Адвокат вам будет предоставлен в случае вашего ареста или предъявления вам обвинения. Я понятно выразился?
– Да, - кивает Кандобин.
– В таком случае, присаживайтесь, Дмитрий Петрович.
– Я указаваю на стул. Он садится.
– Разрешите представиться - следователь облпрокуратуры Иванов Сергей Иванович.
Значительное лицо Кандобина дрогнуло, глаза выразили удивление.
– Как Иванов?!
– Так - Иванов. А что вас удивило?
– Но "зеки"
– Не верьте слухам, Дмитрий Петрович. Это самый не надежный источник информации.
– Но, говорят, будто было сообщение по радио, - все ещё не мог он поверить в мою реальность.
– Говорят, что в Москве кур доят, - выдал я образчик народного фольклора.
– Вы что же, считаете, что перед вами сидит фантом того самого Иванова? Если вы действительно так считаете, то я разрешаю до меня дотронуться.
– Я протянул ему через стол руку.
Он криво ухмыльнулся.
– Не надо. Я вам верю.
– Очень хорошо. В таком случае, приступим к делу.
Я достал бланк протокола подозреваемого и стал заполнять титульный лист биографическим данными Кандобина. Он оказался с шестидесятого года рождения - тридцать девять лет.
– А теперь, Дмитрий Петрович, я должен ознакомить вас с тем, в чем вы подозреваетесь и вашими правами на предварительном следствии.
– Очень хотелось бы знать, что вы там придумали, - спокойно и нагло улыбнулся он.
Ничего, очень скоро тебе, симпатяга, будет не до ухмылок и улыбок. Скоро ты прочно и надолго о них забудешь. Это я тебе обещаю и даже где-то гарантирую. Беру, тасазать, повышенные обязательства досрочно сделать из тебя пугало огородное, никак не меньше.
– Итак, вы обвиняетесь в организации устойчивой банды и в её руководстве, в совершении членами вашей банды Никитиным, Безменовым, Контарем, Столешниковым, Сердюковым и Паршиной под вашим руководством убийств граждан: Безбородова, Мартынова, капитана ФСБ Полунина, подполковника милиции Шаповаленко и в покушении на убийство гр-на Спиридонова, а также в хранении в руководимом вами спортивно-оздоровительном комплексе отряда ВОХР Новосибирского отделения Западно-Сибирской железной дороги значительного арсенала оружия. Вам ясно в чем вы подозреваетесь?
По мере того, как я все это говорил, видел, как медленно, но верно белеет лицо Кандобина, спадает с него спесь и значительность. А это могло означать лишь одно - показания Леонтьева и Никитина на сто процентов верны. И, скорее, лишь по инерции, главарь банды продолжал изображать из себя крутого. Презрительно фыркнул:
– Чушь собачья!
– Следует ли понимать ваше эмоциональное замечание, как ваше несогласие с выдвинутым против вас подозрением в совершении вышеназванных преступлений?
– Да, именно так и следует понимать!
– громко с пафосом проговорил Кандобин, нервно и часто "подмигивая" мне левым глазом.
– Что ж, так и запишем.
"С подозрением меня в совершении вышепречисленных преступления категорически не согласен", - написал я в протоколе, прочитал Кадобину.
– Все правильно записано, Дмитрий Петрович?
– Да.
– В таком случае, распишитесь, пожалуйста.
Он расписался в протоколе. Руки у него заметно дрожали. А нервы-то у вас, милейший! Ни к черту нервишки! Ага. Лечиться вам надо, дорогой. Лечиться долго и серьезно. Но об этом, можете не волноваться, я лично похлопочу. У вас будет мно-о-ого времени подлечить нервы. Очень много.