Жестокие слова
Шрифт:
— Ты имеешь в виду восьмидесятилетнего лауреата премии генерал-губернатора? Хочешь таким образом запретить ей писать тебе стихи?
При подобной формулировке получение судебного ограничения казалось маловероятным.
Гамаш снова посмотрел на скомканные листки бумаги, похожие на градины.
— Ну, я уезжаю.
— Спасибо за помощь, — сказал ему вслед Бовуар.
— De rien, [74] — помахал рукой Гамаш и вышел за дверь.
74
Не
Всю дорогу до Монреаля Гамаш и Клара говорили о жителях Трех Сосен, о людях, приезжающих летом, о Жильберах, которые, по мнению Клары, теперь, вероятно, останутся.
— Старик Мюнден и Шарль вчера были в деревне. Старик очень надеется на Винсента Жильбера. Он явно знал, что именно Винсент и был в лесу, но не хотел ничего говорить.
— Как он мог его узнать?
— «Бытие», — пояснила Клара.
— Да, конечно, — сказал Гамаш, выезжая на Монреальское шоссе. — Ведь у Шарля синдром Дауна.
— После его рождения Мирна подарила им экземпляр «Бытия». Они прочли эту книгу, и их жизнь изменилась. Эта книга изменила жизнь многих. Мирна говорит, что Жильбер — великий человек.
— Он наверняка не будет против этого возражать.
Клара рассмеялась:
— И все же я не хотела бы, чтобы меня воспитывал святой.
Гамаш не мог с этим не согласиться. Большинство святых были мучениками. И они забрали с собой на тот свет немало людей. В дружелюбном молчании проехали они мимо указателей на Сен-Хилиер, Сен-Жан и деревню под названием Анж-Гардьен.
— Если бы я сказал «воо», что бы вы подумали? — спросил Гамаш.
— Ничего не приходит в голову. Очень жаль, что не могу вам помочь.
— Ну, может быть, это не имеет значения.
Они уже переехали через мост Шамплен. Гамаш поехал по бульвару Сен-Лоран, повернул налево, еще раз налево и высадил Клару у ресторана «Сантрополь».
Она поднялась на несколько ступенек, потом спустилась, наклонилась к окну его машины:
— Если бы человек оскорбил кого-то, кто вам небезразличен, вы бы возразили ему?
Подумав, Гамаш ответил:
— Надеюсь, что да.
Клара кивнула и пошла прочь. Но она знала Гамаша и знала, что о «надежде» речь тут не идет.
Глава двадцать девятая
После ланча с приправленным травами огуречным супом, приготовленными на открытом огне креветками, укропным салатом и грушевым пирогом Гамаш и Брюнели устроились в светлой гостиной квартиры на втором этаже. Стены комнаты были уставлены книжными шкафами. Здесь и там лежали всевозможные objets trouv'es. [75] Обломки старинных гончарных изделий, расколотые кружки. Это была комната, в которой жили, где люди читали, разговаривали, думали и смеялись.
75
Безделушки (фр.).
— Я изучала вещи из хижины, — сказала Тереза Брюнель.
— И?.. — Гамаш подался вперед на диване, держа
— Пока ничего. Как это ни странно, ни один из предметов не числится среди похищенных. Впрочем, я еще не закончила просмотр. Потребуется несколько недель, чтобы дать окончательное заключение.
Гамаш медленно откинулся назад и скрестил длинные ноги. Если эти вещи не были похищены, то откуда они взялись?
— Какой другой вариант? — спросил он.
— Другой вариант — убитый владел этими вещами. Или они были взяты у убитых людей, которые не могли сообщить о краже. Во время войны, например. Как в случае с Янтарной комнатой.
— А может, он получил их в подарок, — предположил ее муж Жером.
— Но они бесценны, — возразила Тереза. — С какой стати кто-то будет дарить их ему?
— Ну, скажем, в благодарность за оказанные услуги, — сказал он.
Все трое замолчали на некоторое время, пытаясь представить себе, за какие услуги убитый мог получить такие подарки.
— Bon, Арман, я должна вам показать кое-что.
Жером поднялся в полный рост, который составлял всего пять с половиной футов. По форме он был почти идеальным кубом, но носил свою массу с легкостью, словно его тело было наполнено мыслями, фонтанирующими из головы.
Он устроился на диване рядом с Гамашем, держа в руках две резные скульптуры.
— Прежде всего, это очень примечательные работы. Они чуть ли не говорят, правда? Моя задача, как сказала Тереза, состояла в том, чтобы выяснить, что тут написано. Вернее, что это значит.
Он перевернул скульптурки буквами вверх.
С нижней стороны скульптуры с людьми на берегу было вырезано: ИРБЬЯГГР.
А под плывущим кораблем: НЭШЬШ.
— Это своего рода код, — объяснил Жером, надевая очки и снова вглядываясь в буквы. — Я начал с самого простого. Йцукен. Неспециалист чаще всего прибегает к такой шифровке. Вы ее знаете?
— Это раскладка клавиатуры на пишущей машинке. И еще на компьютере, — сказал Гамаш. — Йцукен — это первые шесть букв верхней линии.
— Обычно для шифровки человек садится за клавиатуру и набирает букву, соседнюю с той, которая ему нужна. Расшифровать это очень просто. Но здесь такой метод не использовался. — Жером поднялся, и Гамаш чуть не свалился в провал, оставленный его телом. — Я проверил множество шифров и, откровенно говоря, ничего не нашел. Мне очень жаль.
Гамаш всерьез рассчитывал на то, что этот знаток шифровального дела сумеет сломать код Отшельника. Но как и все остальное в этом деле, код не поддавался разгадке с лету.
— Однако я думаю, что знаю, какой код здесь использовался. По-моему, это шифр Цезаря.
— Слушаю вас внимательно.
— Bon, — сказал Жером, который получал удовольствие от аудитории и от поставленной перед ним задачи. — Юлий Цезарь был гений. Он воистину император фанатиков шифра. Блестящий ум. Для отправки секретных сообщений своим войскам во Франции он использовал греческий алфавит. Но позднее он усовершенствовал код. Перешел на латинский алфавит — тот, которым мы пользуемся и по сей день. И стал сдвигать буквы на три положения. Так что если вы хотите отправить слово «убить», то по шифру Цезаря это будет… — Он взял лист бумаги и написал на нем алфавит.