Жестокий 2. Тебе не сбежать
Шрифт:
Почему? Почему он не сделал того же со мной? На это может быть только одна причина… Он не наигрался и меня ждут куда большие пытки. Я ошиблась, когда предположила, что в этом чудовище осталась хоть капля человечности. Он даже не зверь. Звери не истребляют своих сородичей ради удовольствия.
Меня долго рвёт, а после появляется желание помыться. Смыть с себя ту кровь, что пролилась по моей вине. Хотя и понимаю, что теперь уж никогда не очиститься...
Стаскиваю с себя грязные, провонявшие потом и порохом вещи и залезаю в душевую кабину. Сползаю
Поток воды, хлынувшей на голову сначала отрезвляет, а затем немного расслабляет. Насколько, разумеется, я могу расслабиться.
Спустя пару минут накатывает апатия. Слёзы закончились, а может просто их смывает вода - не знаю. Но мне больше не хочется выть. Мне никак. Только пустота внутри. Абсолютная, оглушающая, как эхо в большом помещении. Подавляющая пустота.
Проходит час, а может даже два, я не могу сказать точно. Быть может, я здесь сижу целую вечность или это всего лишь иллюзия и я снова обманываюсь. Этого тоже не знаю.
Когда открывается запотевшая дверь кабинки, а по телу разбегаются мурашки, я остаюсь сидеть в прежней позе и даже головы не поднимаю. Зачем? Я и так знаю, что это он. Убийца.
Он выключает воду и уперевшись руками в кабину, долго смотрит на меня. Я не поднимаю глаз, но чувствую его взгляд на себе.
– Вылезай, - произносит вкрадчиво, с похотью в голосе. Мерзкая тварь... Ему нравится вот так ломать людей. Нравится превращать их в загнанных животных. Он получает от этого кайф, наслаждается. У него встаёт на боль, кровь и слёзы. - Ты оглохла, женщина?
Я знаю, что всё рано придётся выйти. Или же он вытащит меня за волосы. Не хочу, чтобы прикасался, боюсь спугнуть апатию. Не хочу, чтобы чувства и эмоции вернулись. Я не выдержу снова.
Из кабины выхожу. Встаю рядом с ним, жду дальнейших указаний. Вздрагиваю, когда на плечи ложится мягкое полотенце.
– Иди, - следует короткий приказ и я иду в спальню, на ходу оборачиваясь полотенцем. Там уже накрыт низкий резной стол, а на полу лежит кресло-подушка, которая раньше была в моей комнате.
– Сядь, ешь.
Как робот выполняю все указания, только есть совершенно не хочется и я наливаю себе воды.
Басаев садится в обычное кресло напротив и, широко расставив ноги в туфлях из крокодиловой кожи, смыкает свои большие руки в замок. Выше я не смотрю. Не могу видеть его лицо. Кажется, если посмотрю, сорвусь.
– Ты осознала за что была наказана?
Я молча играю стаканом с водой, смотрю на прозрачные капли на стекле. Отвечать не собираюсь.
– Ты была наказана за то, что использовала моего человека против меня. И за предательство. Твоё предательство. Сука не может лаять на хозяина. За это её пристрелят. И всё, что ты сделаешь в дальнейшем, или просто подумаешь - будет иметь последствия. Ты уяснила это?
– Да, - каркаю осипшим голосом и, набравшись смелости, поднимаю глаза.
– Я уяснила.
– Хорошая девочка, - капризные губы кривятся в подобии ухмылки.
– Ешь. Тебе, кстати, идёт сидеть в моих ногах.
Пропускаю
– Сам не знаю, почему оставил тебя в живых. И вроде нет в тебе ничего такого, но... Чем-то ты цепляешь мужиков. Даже моего брата-психа за яйца схватила. За самые жабры. Что в тебе такого, а, красивая? Ну, кроме смазливого лица и дырки?
Я не говорю с ним, а он не настаивает и хорошо. Спустя время уходит, а я, беспрепятственно ухожу в свою комнату и, упав на кровать, закрываю глаза. Мне нужно отдохнуть. Нужно набраться сил. Мне нужно.
ГЛАВА 16
Вся следующая неделя проходит в прострации и самобичевании, что накатывает время от времени, как девятый вал. Я виню себя в гибели единственного друга, в том, что не смогла сбежать или убить Басаева, когда у меня была на это возможность. Рыдаю в подушку и через силу заталкиваю в себя еду.
Меня никто не беспокоит за исключением лишь охранника, что иногда заходит с едой. Иногда с ним приходит женщина, которую до этого видела только пару раз. Она убирается в комнате, забирает в стирку грязные вещи, которые я бросаю прямо на пол, моет ванную и туалет, а после уходит.
Я не говорю с ней, потому как знаю, что никакой поддержки от людей Имрана мне не будет. А если каким-то чудом и выйдет кого-нибудь разжалобить, он тут же будет убит.
Сам Басаев меня не беспокоит вот уже несколько дней. Я слышу, как поздними вечерами он заходит в свою комнату, а по утрам уходит. Но к моей двери не приближается и я почти отхожу от шока.
Очередной солнечный день, я заставляю себя встать с постели и подойти к окну. Там уже холодно, а деревья стоит голые, тянут кривые ветки к окну. Равнодушно думаю, что, если бы не проклятая тюремная решётка, я могла бы спуститься по дереву вниз и попробовать сбежать. Но желания как такового почему-то нет. Наверное, я просто устала верить в то, что смогу освободиться.
Когда дверь позади тихо открывается, я уже знаю, кто пришёл. Чувствую. Только он ходит так, словно крадущийся хищник. И каждый раз у меня на затылке поднимаются волосы. Мерзкое чувство страха, которое я ненавижу всей душой. Правда, не так сильно, как ненавижу его источник.
– Доброе утро. Погода замечательная, хотя уже довольно прохладно. Оденься потеплее.
Я приказываю себе повернуться, потому что разговора с ним не избежать. Смотрю в лицо подонку.
– Я куда-то иду? – спрашиваю ровным тоном, но в груди начинает стучать сердце. Целую неделю я не слышала своего сердцебиения. Думала, у меня уже и сердца не осталось.
– Мы идём на прогулку. Ты же просила меня как-то об этом. Забыла? – куда подевалась его мерзкая ухмылка? Или он ликует в душе, глядя на раздавленную, уничтоженную жертву?