Жестокий космос
Шрифт:
Служба нейтрализации, раз уж речь зашла о ней, обзавелась рычагом давления на ещё одну — очередную — шарашкину контору, пригодную для использования по прямому назначению. Да-да, наше руководство тоже любит действовать чужими руками. Зато перспективная, хоть и довольно опасная, технология теперь под контролем. Реноме «Альфа-корпуса» подтверждено — проблема решена, гражданские спасены. Ну а потери… когда без них обходилось? Правильно, почти никогда. Ну и ситуация в целом приведена в равновесие — все всё знают, но будут молчать. Ибо крепкая рука, стиснувшая горло, этому очень способствует. Даже в фигуральном
Мы с Дедом Максимом… впрочем, о нас чуть позже. Скажу лишь, что тоже внакладе не остались. А вот журналистка и впрямь… того. И с собственным прожектом в пролёте, и рассказать ничего не может, и травмирована, причём как физически, так и психологически. Нет, это не результат общения со мной. Это просто такое стечение обстоятельств, хе-хе. Но как-то поддержать её я просто обязан! Да вот хотя бы напомнив о перспективах…
— Да не так уж всё и плохо, Юль, — ободряюще погладил я её по руке — правой, ладонь которой до того легонько стискивал в своей собственной. — Я тебе больше скажу: это даже на пользу нашему общему, кхм, начинанию. Ты ведь помнишь, что обещала Деду Максиму?
— Помню, — вздохнула репортёрша. — Змей велеречивый! И как ты только с ним уживаешься?!
— С трудом, — вынужденно признал я. — Порою он меня просто давит интеллектом. А всё остальное время — харизмой и авторитетом у сослуживцев. Вот и представь, каково мне!
— Да ладно тебе плакаться, Болтнев! — усмехнулась Юлька. — Не бери меня на жалость. У меня теперь тоже положеньице то ещё! Даже не знаю, как от редактора отмазываться стану! Я ведь ему тоже… ну, перспективы обрисовала. Весьма радужные, как ты понимаешь. И теперь мне очень сильно не хочется попадаться ему на глаза. А как представлю, что и дальше под его началом работать… аж слёзы наворачиваются!
— Только не говори, что от жалости к себе, — вернул я усмешку девице. — Что он тебе сделает? Запрёт в редакции? Посадит на какую-нибудь ничего не значащую должность? Так что плохого в синекуре? Представь, сколько у тебя свободного времени появится! И насколько ответственность уменьшится! Ну и внимания лишнего не привлечёшь, что тоже важно.
— Болтнев, да ты гений! — просияла вдруг Юлька. И от души чмокнула меня в щёку: — Чёрт! А ведь это реально выход!
— Синекура? — растерянно повторил я.
— Она самая, Никит, она самая! — прямо-таки залучилась радостью журналистка. — Единственное, синекура мне нужна не в «Новостях Содружества», а в центральном офисе холдинга. Одна засада: как папуле объяснить такое резкое изменение в характере любимой дочурки? Я же ведь столько лет всеми правдами и неправдами на свободу рвалась, и тут вдруг — раз! — и на всё согласная! Папуля у меня умный, наверняка что-то заподозрит…
— Ой, придумала тоже проблему! — рассмеялся я. — Во-первых, ты девушка, а значит, по определению существо ветреное, у которого семь пятниц на неделе. А во-вторых, — жестом прервал я уже собравшуюся возмутиться девицу, — у тебя теперь есть универсальная отмазка: стресс вкупе с посттравматическим синдромом! Опиши отцу все свои приключения — ну, те, которые можно — да подраматичнее, с леденящими кровь подробностями. И особенно упирай на осознание бренности бытия. Типа, трижды по краю прошла, так что везение могло и закончиться.
— А третий раз когда?! — озадачилась журналистка. —
— А третий — когда Голдстейн тебя задумал в заложницы взять, да мэр Хименес его опередил.
— Что… реально?! — только сейчас дошла до Юлькиного сознания пугающая правда.
— Даже не сомневайся! — заверил я девицу. — Так что про три случая можешь отцу смело втирать. Потому что это святая истинная правда. Не думаю, что после такого он для тебя тёпленькое местечко под собственным крылышком зажмёт.
— Хм, — задумалась Юлька, — а что? Вариант! Зная папулю, он к такому отнесётся крайне серьёзно. И поверит, и в положение моё войдёт, и даже чуткость и внимательность проявлять будет. Пару месяцев как минимум. А потом ему снова станет некогда, и он натравит на меня свору психоаналитиков с психотерапевтами!
— Хочешь сказать, что ты не сумеешь обвести мозгоправов вокруг пальца? — удивлённо заломил я бровь.
— На слабо берешь, а, Болтнев? — моментально раскусила мою хитрость репортёрша. — Хотя что тебе ещё остается? Но… план ничего так. Пожалуй, возьму его на вооружение. С эскулапами как-нибудь совладаю, а вот папочкину заботливость придётся просто перетерпеть. Тем более, это ненадолго. Зато буду сидеть в центральном офисе, как паук в центре паутины! И дёргать за ниточки, хе-хе!
Оп-па! Похоже, я на Юльку плохо влияю — вон, даже смешок мой фирменный переняла. А ещё мне показалось, что улыбка у неё получилась предвкушающая. Явно уже сообразила, как со скукой бороться. А именно, заняв вакантное место офисного «серого кардинала». Или, что даже более вероятно, подсидев действующего. Ох и не завидую же я клеркам из холдинга!
— Вот и договорились, — подвёл я итог напутственной беседе. — У тебя ещё… сколько?
— Да почти неделя, — страдальчески вздохнула Юлька. — Скука смертная! И связи с Ноосферой нет…
— А это даже хорошо, как раз успеешь максимально достоверный обоснуй для отца придумать, — подбодрил я спутницу. — Заодно отоспишься и подлечишься…
— А вот с этим бы как раз повременить, — включилась в проработку плана Юлька. — Жалко, ушибы и контузия пройдут… но хотя бы перелом тогда до конца залечивать не стану. Папуля в этом плане впечатлительный.
— Ну, это уже сама как знаешь, — самоустранился я. — Ну и давай прощаться, что ли?..
— Да, вон уже делегация зыркает, — стрельнула Юлька взглядом в людей со «Стрингера». — Давай, обними хоть на прощание! Аккуратно только, руку не потревожь!
— Давай, счастливо! — прижался я к девице, и впрямь её приобняв и легонько постучав по спине. Потом подставил обе щеки для целомудренных — почти дружеских, да-да! — чмоков и отстранился от Юльки. — Бывайте, Юлия Сергеевна! Пишите письма мелким почерком!
— Да пошёл ты, Болтнев! — с улыбкой отгавкнулась та и стремительным шагом направилась к шлюзу.
А я провожал задумчивым взглядом стройную фигурку и предавался размышлениям о том, что слишком уж у нас быстро всё закончилось. Даже, не побоюсь этого слова, с неким сожалением. Запал, что ли? До «втрескался» ещё далеко, но ехидная журналистка в памяти засела накрепко. Однозначно. И особенно кое-какие волнующие сцены с её и моим участием.