Жестокий наезд
Шрифт:
На столе появилась пачка «Lacky Strike». Мягкая, настоящая, импортная, нелицензионная.
– Здесь не курят.
Пачка медленно исчезла, пепельница вернулась на место.
– Антон Павлович, после нашего последнего разговора прошло несколько дней. Насколько нам известно, они прошли для вас не совсем спокойно. Мы в силах исправить ситуацию.
– Ты хоть раз можешь сам за себя ответить? – Я наклонился под стол и смачно плюнул в урну. Да простит меня уборщица... – Сказать: «я думаю», «я могу»? Что ты мечешь передо мной икру от имени всего своего
Наверное, задача, стоящая перед этим парнем, была выше обид, поэтому он и не обратил на мои слова никакого внимания. Но после этого выпада стал употреблять вместо пространного местоимения «мы» короткое и понятное мне «я».
– Я предупреждал вас, Струге, что у вас могут начаться неприятности. Предсказал это сразу, едва вы выставили меня за дверь.
– Вас. Я вас двоих выставил. У вас опять не все в порядке с числами. А выставил я двоих наглецов, которые обманом проникли в мою квартиру. Вам доверилась женщина, которую... – Я склонился над столом. – Которую вы, скоты, подставили.
Тот откинулся на спинку стула, криво улыбнулся и опять полез за сигаретами. Этот жест подсказал, что его проняло. Так быстро забывать могут лишь ошарашенные люди.
– Здесь не курят.
Пачка-мученица вновь скрылась в кармане пиджака.
– Антон Павлович, я могу в течение двух часов решить вопрос о прекращении в отношении Александры Андреевны Струге уголовного преследования. Статья пять, пункт первый. «Отсутствие события преступления». Даже не состава, а – события.
Я прокашлялся, вынул сигарету, закурил и подтянул к себе пепельницу.
– Я вот что тебе скажу, заботливый ты мой. Я сам решу вопрос о прекращении уголовного дела по факту фальсификации взятки. Сам. Причем сделаю это так, чтобы в отношении всех виновных в этом возбудилось кое-что другое. Сам. Ты понял меня?
Он смотрел на меня рыбьим взглядом.
– А сейчас пошел вон отсюда.
На пороге он притормозил и, как и в моей квартире, раскрыл рот.
– Пошел вон отсюда!!!
И он вышел, уткнувшись во внезапно замолчавшую у моего порога толпу ожидающих граждан.
Ненавижу людей, пришедших ко мне за правдой, называть толпой. А как? Группой? Коллективом? Смешно.
Алла вошла и закрыла дверь. Не замечая ее, я курил, всаживая в себя сантиметровые затяжки. Курил, вопреки всем правилам, установленным строгим председателем Виктором Аркадьевичем Николаевым. Меня привела в чувство Алла.
– Антон Павлович...
Я растерянно поднял на нее взгляд.
– А чего это вы так... постарели?
Годы, малышка, годы.
...Давление на меня через Сашу – не единственная в своем роде попытка заставить меня изменить принятое решение. Я чувствую опасность, приближающуюся к ней раньше, чем к себе самому. Поэтому я сразу отзвонил Пащенко и попросил его направить к моей жене Пермякова.
– Он увезет ее к своей сестре, – успокоил он меня. – А сейчас позвони домой и скажи, чтобы она не впускала никого, кроме него. Мы можем играть вторыми номерами, Антон...
Похолодев, я
– Саша, не открывай никому дверь, поняла? Скоро приедет Пермяков и заберет тебя. Поняла? Никому!!
– Антон, мне уже звонят в дверь какие-то люди! Я посмотрела в монитор – там этот, из УБОПа, и с ним еще двое! Что делать, Антон?!
Черт меня побери!.. Вот они мы – вторые номера!
– Ни в коем случае не открывай. – Я должен был быть спокоен. Саша реагирует на тональность моей речи мгновенно, как лакмусовая бумажка. – Только Пермякову. Он все уладит.
Я в это верю. Пермяков – кремень, и нужно не трое, а три по сто убоповцев, чтобы заставить его пойти на попятную. Его попросил я, его попросил Пащенко. А для него это очень много значит...
Плохо, что в квартире Рольф. Опытный сыщик, при наличии в квартире собаки, мгновенно поймет, есть в доме хозяин или нет. Если собака в доме одна, то на приход посторонних людей она ответит гавканьем, как положено. Звонок – «гав», звонок – «гав». Если же хозяин при ней, она изойдет лаем, распаляя себя до ярости. Это одно из проявлений желания собаки быть верным и угодным хозяину. Для нее очень важно, чтобы хозяин это видел.
Я держу трубку около уха и поддерживаю с Сашей постоянную связь. Будет плохо, если эта бригада начнет ломать двери. Для оправдания такого шага у них должно быть постановление, подписанное Генеральным прокурором. Без этой визы ни одна тварь не имеет права ломиться в квартиру судьи. Но что закон для тех, кто при нем? Потом они согласятся, что совершили ошибку. Но какую ошибку? Разве законом предусмотрена ответственность за незаконное проникновение в квартиру судьи?! Просто написано – «нельзя». Тем более что речь идет не о судье, а о члене его семьи! Но не указано, по какому месту и чем за это можно впоследствии получить!! Так как насчет неприкосновенности судей и их жилища?
– Саша, Пермяков уже в дороге.
Я очень хочу в это верить. От транспортной прокуратуры до моего дома – пять минут езды, если следователь выехал сразу после команды Пащенко, он уже должен подъезжать.
– Антон, кажется, Пермяков приехал... – Голос Саши от испуга и непрекращающегося стресса слаб и глух. – Он там с кем-то ругается.
– Поднеси телефон к двери. – Просьба глупая, конечно, – я ни разу не пробовал быть в курсе событий таким образом. Возможно, что и повезет.
«А я говорю, что Струге сейчас будет доставлена не в УБОП, а в прокуратуру...»
Хор голосов реагирует на эту фразу каким-то речитативом.
«А я говорю, что мне не интересно, какое уголовное дело возбуждено в УБОПе. – Голос Пермякова упрям до хамства. Откровенный вызов антимафиозному ведомству. – Она поедет со мной в прокуратуру, а если кто-то попробует этому помешать, то я восприму это как сопротивление органам прокуратуры в осуществлении ими их деятельности. Ты кто?.. Вот и иди, следствуй... А ты кто?..»
– Антон, Пермяков просит открыть ему дверь. Но там еще трое этих...