Жестокий роман
Шрифт:
Дни и ночи теряются в тумане, минуют в путанной чехарде, сменяют друг друга без определенного графика. А на моей шее затягивается петля. Всплывает больше жутких ощущений. Память будто режут на части, кромсают, извлекая самые жуткие куски.
Вот я.
Стою на коленях. Вдавлена грудью в пол. Сломана. Раздавлена. Повержена.
Вот Марат.
Трахает меня с деликатностью отбойного молотка. Бьет будто по наковальне. Резче, жестче, до спазматических судорог.
Вот…
Тошнотворный хлюпающий звук.
Он берет меня быстро. Легко. Слишком легко.
Больше нет никакого сопротивления. Нутро разодрано.
Вот я истекаю кровью. Отключаюсь от боли. Обмякаю, растекаюсь по полу бесцветной лужей.
А вот Марат. Возвращает меня обратно в сознание. Всякий раз. Хлопает по щекам, тянет за волосы, выкручивает соски. Не позволяет скрыться в лабиринте блаженного забвения.
Он хочет, чтобы я прочувствовала все, каждый момент, каждый фрагмент, каждую битую грань этого ожившего ночного кошмара.
А дальше провал за провалом. Словно некто удалил кадры, подчистил пленку. Подверг цензуре этот кровавый порнофильм.
Я проваливаюсь во тьму надолго. Сознание протестует, отказывается подчиняться.
Унизительное состояние. Тупое. Беспомощное.
Замира говорит мне, что делать, произносит элементарные инструкции, простейшие команды вроде «повернись», «встань», «приляг».
Довольно сложно принять факт того, что даже в туалет нельзя сходить без посторонней помощи. А еще хуже подниматься с унитаза и видеть, как белоснежная поверхность залита красным. И уже вроде не больно, просто чертовски страшно. Вдруг кровотечение не прекратится, вдруг усугубится. Точка невозврата пройдена, однако всегда есть куда падать.
Тот разговор на неизвестном языке. Не плод бурной фантазии. Правда. Истина. Беседа между Маратом и Замирой. Их голоса звучали над моим изломанным телом. Осознание приходит с опозданием. Но суть едва ли меняется. Смысл фраз остается загадкой.
О чем они говорили? Что обсуждали?
Я не понимаю ни единого слова. Впечатление от самого звучания может быть очень обманчивым. Восприятие порой играет злую шутку. Кругом иллюзия. Фантом.
Разве Замира стала бы отчитывать Марата? Посмела бы столь сильно рискнуть? И по какой такой причине? Ну, не из-за меня же явно. Я просто кусок жертвенного мяса на плаху, на убой.
Убей и похорони. Больше никаких трудностей. Никаких проблем.
Верно. Отличная идея. Раз приговорил — приводи вердикт в исполнение.
Видимо, Замира выказала недовольство от того, что надоедливую девку не добили до конца, не прикончили как следовало. Пожалуй, это единственный логичный вариант.
Защитников у меня нет и не предвидится.
— Сколько времени прошло? — спрашиваю я.
— Восемь дней, —
— Восемь? — вырывается сквозь удивленный возглас.
Не может быть. Этого просто не может быть. Ощущение будто миновало восемь месяцев. Как минимум. А то и целых восемь лет осталось позади.
Видимо, под препаратами чувство реальности теряется. Создается впечатление, словно прошел гораздо более длительный и значительный срок. Контуры мира сливаются.
— Все не так плохо, — говорит Замира.
— Что? — слишком резко поднимаюсь с постели, тело в момент охватывает дичайшая боль, пленяет раскаленными цепями. — Не могу дернуться. До сих пор с трудом передвигаюсь.
— Я видела хуже, — произносит сухо.
— Когда?
Игнорирует. Хмурится. Наконец выдает:
— Ты правда ударила его ножом?
Неожиданный вопрос.
Значит, Марат все рассказал. Иначе она бы никак не узнала о происшедшем. В той комнате нас было только двое.
Ладно. Что с того? Разве мой дурацкий поступок оправдывает его жуткие деяния? Да, я совершила глупость, когда бросилась на разъяренного зверя с таким жалким орудием, рассчитывая исключительно на природное везение. Но это была самозащита.
— Правда, — подтверждаю коротко. — И я бы сделала это снова, только постаралась бы выбрать лезвие посерьезнее, чтоб наверняка. Я бы и шанса ему не оставила.
Замира опять молчит. Долго. Выразительно. Взгляда с меня не сводит. Буквально припечатывает.
Мои дерзкие слова вряд ли вызывают у нее внутреннее одобрение. Однако же она совсем не кажется рассерженной или раздраженной. Она будто… одобряет?
Воистину шальная догадка. Абсолютно бредовая.
— Ты готова убить того единственного, кто может тебя спасти? — вдруг произносит женщина.
Истерический смех невольно вырывается из моего горла.
Если это шутка, то безумно извращенная.
— От чего спасти? — интересуюсь, не скрывая горечи. — От собственной жизни?
— Ты его проняла, — заключает ровно и уверенно.
Какая чепуха. Видно, намеренно пудрит мои мозги. Это какая-то тактика, чтобы я расслабилась и меньше сопротивлялась судьбе.
Черт. Проняла. Ну не ерунда ли?
Я его не ранила, даже не задела, не зацепила по касательной.
А вот он меня…
До печени. Даже глубже. Как никто и никогда прежде. Разодрал в клочья. И сожрал. Ничего не оставил.
— Бред, — выдыхаю сдавленно, возвращаюсь на постель, сворачиваюсь в клубок, будто инстинктивно стараюсь защититься, оградиться от реальности.
— Он тринадцать лет жил только жаждой мести, — задумчиво произносит Замира. — А теперь… Кто знает.
— Я не понимаю, — признаюсь честно. — Куда вы клоните?
— Он мог любить, — как-то странно улыбается, нежно, мягко, с затаенной горечью. — Я помню.