Жестокое милосердие
Шрифт:
Солнце только-только встает, но куры уже роются во дворе. Матушка аббатиса тоже не залеживается допоздна; она трудится у себя в кабинете. Я стучу в створку открытой двери.
Она отрывает взгляд от пергаментов:
— Ты вернулась.
— Да, матушка.
Она откладывает письмо, которое собиралась вскрыть. Все ее внимание обращено на меня.
— Хорошо прошло?
Я всячески стараюсь не распускать павлиний хвост.
— Еще как! Все в точности, как вы с сестрой Вередой и говорили! Метка на перебежчике была ясной и четкой, и,
— Отлично. — Она удовлетворенно кивает. — Ты благополучно вернулась к нам прежде, чем кто-нибудь успеет распознать его смерть. Итак, твое первое служение получилось легким и чистым, как тому и следует быть. Надеюсь, тебя никто не видел?
— Никто, кроме служанки, да и та подумала именно то, что должна была, по словам сестры Беатриз… — Я немного медлю, досадуя, что Эрве нарушил-таки чистоту моего первого убиения, но умолчать не отваживаюсь: а вдруг он и правда был частью моего испытания? — И еще один крестьянин, который пытался меня задержать. Думаю, потискаться захотел.
Она насмешливо дергает уголком рта:
— Надеюсь, ты должным образом обо всем позаботилась?
— Конечно, матушка настоятельница.
Ее глаза суживаются.
— Ты что, убила его?
— Нет! Задание его не касалось, да и метки на нем не было.
— Хорошо… — Кажется, мой отчет ей понравился. — Хочешь несколько часов отдохнуть или сразу присоединишься к остальным?
— Нет, спасибо, я лучше сразу!
Я слишком возбуждена, сна у меня ни в одном глазу.
Она улыбается, как видно очень хорошо понимая мое состояние.
— Быть посему, — говорит она. — Как переоденешься, доложись сестре Томине. Ты найдешь ее во дворе. Одежду оставишь на кровати, сестра Беатриз ее заберет. — Она кивает, отпуская меня, и разламывает печать, скрепляющую письмо. Я уже готова покинуть кабинет, но она окликает меня: — Исмэй?
— Да, матушка?
— В скором времени тебя ждет следующее испытание, — не отрываясь от чтения, произносит аббатиса. — И оно будет гораздо трудней.
Я не знаю, как следует понимать ее слова. Это обещание или предупреждение? Будем иметь в виду оба смысла.
В общей спальне я быстро переодеваюсь и складываю выездной наряд на постели. Уже зашнуровывая свое простое серое облачение, выглядываю в окно. Сестра Томина проводит урок искусства неуловимости. Очень хорошо, как раз сброшу снедающее меня возбуждение! Я бегу наружу и присоединяюсь к ученицам.
Четыре младшенькие девочки борются одна с другой, сестра Томина встала в пару с Аннит. При виде меня она машет мне, довольная, что появился кто-то, способный занять ее место.
Аннит достигла немалых успехов в этом искусстве.
Сестра Томина отходит прочь, я же кланяюсь Аннит, как того требует ритуал. Она отвечает поклоном на поклон и принимает боевую стойку. Я делаю то же и подавляю внезапный взрыв смеха. Видел бы меня сейчас тот неуклюжий балбес из таверны!
Аннит подлавливает момент. У нее гибкие суставы и крепкие мышцы. Она ныряет
— Как все прошло? — тайком шепчет она.
— Как по маслу! — Я вскидываю руки и рывком высвобождаюсь из ее хватки. — Проскользила, как по самому гладкому шелку сестры Беатриз!
Аннит делает ложный выпад вбок, потом перехватывает мою руку и заворачивает ее за спину.
— И никаких трудностей?
Я стискиваю зубы: мне больно.
— Совсем никаких! Служанка нахамила, но в меру, пьяный осел попытался лапать, но я от него в два счета отделалась. Я даже метку Мортейна увидела! — шепотом хвастаюсь я.
— Но ты еще не принимала Слез Мортейна, — ослабляя захват, напоминает она.
— Я знаю… — Всячески пытаюсь не допустить в голос самодовольство, но, кажется, не справляюсь. Чтобы отвлечь Аннит, я резко отступаю назад, заставляя ее потерять равновесие, потом вывертываюсь из захвата и, продолжая движение, правой рукой сзади беру ее за горло. — Слушай, да ты не волнуйся! Твой черед точно скоро настанет!
— Девочки, хватит болтать! — окликает нас сестра Томина. — Вы же свои жертвы не заговаривать до смерти собираетесь?
Аннит дотягивается и жмет точку у меня на запястье. Рука немедленно отнимается, и она уходит из моей хватки. Я силюсь удержать ее одной рукой, но она ускользает, как угорь.
— От Сибеллы пока никаких новостей? — спрашиваю я, тряся кистью, чтобы разогнать онемение.
Аннит быстрым движением заходит мне за спину. Ее рука, точно плеть, обвивается кругом моей шеи.
— Нет, и сестры молчат, словно воды в рот набрали. А матушка аббатиса если и упоминает о ней, то лишь когда я сплю и не могу подслушать возле двери. Сибелла будто вовсе существовать перестала! — жалуется она, стараясь в то же время меня придушить.
Я прижимаю подбородок к груди, чтобы ей помешать.
— Думаю, с ней все будет хорошо! — Из-за неестественного положения головы голос звучит невнятно и сипло. — Как-никак, это у нее уже третье задание!
Аннит что-то согласно бормочет. Я знаю, о чем она думает. Почему другие получают задания, а она — по-прежнему нет. Девушка хватает меня за запястье, проскакивает вперед и берет мою руку на излом через плечо. Следует короткий полет, и я шлепаюсь на спину, да так, что из легких вылетает весь воздух. Я раскрываю рот, точно пойманная рыбешка.
— Четвертое, — глядя на меня сверху вниз, поправляет Аннит. — Это служение у нее уже четвертое!
ГЛАВА 7
— Осторожнее! — бранит меня сестра Серафина. — Не перекипяти, не то он обратится в смолу и сделается ни к чему не пригоден!
— Да, сестрица. — Я не отвожу глаз от чашечки, которую держу над огнем.
Вдоль борта склянки появляются мелкие пузырьки, но жидкость пока еще не кипит. Пока еще.
— Отлично, — заглядывая мне через плечо, говорит сестра Серафина. — Поставь вот сюда, пускай остывает.