Жестокое милосердие

Ла Фиверс Робин

— Итак, до встречи завтра вечером.

Я содрогаюсь:

— До завтра.

Он поворачивается, чтобы уйти, но останавливается, хватает с доски белую королеву и сжимает в кулаке, укрывая от всех бед.

Удивительно ли, что ночью мне не до сна? Я лежу с открытыми глазами и думаю о том, как Дюваль крадется тайными ходами замка, точно крыса, загнанная в нору. Я думаю о герцогине, брошенной всеми защитниками, которым препоручил ее покойный отец. Но более всего я думаю о советниках. О канцлере Крунаре и маршале Рье. Кто из них

говорит правду? Кто лжет?..

ГЛАВА 39

Когда поутру я отдергиваю занавески, сквозь стекло до меня дотягиваются ледяные пальцы зимы, и от их щипков я окончательно просыпаюсь. За окном все серо, холодно и бесплодно. Настало время года, безраздельно принадлежащее Мортейну!

Позади открывается дверь, появляется запыхавшаяся Луиза.

— Сударыня! — восклицает она. — Милочка, отойди скорее, пока холодный воздух тебя не сгубил!

Ее тревога заставляет меня улыбнуться. Неужто она думает, будто Смерть — это струйка ледяного воздуха, шепчущая мое имя?

— Подбери мне что-нибудь поскромней, — прошу я пожилую служанку. — Что-то сегодня нет настроения наряжаться и веселиться.

— О да, — хмуро соглашается она. — Весь дворец погрузился в уныние.

Я отворачиваюсь от окна и принимаюсь растирать руки, чтобы согреться.

Она выкладывает мне платье, я отсылаю ее за подносом с завтраком и спешу одеться, одновременно обдумывая план. Итак, первое, что мне следует сделать, — это написать матушке настоятельнице, извещая ее о покушении на жизнь герцогини.

Я берусь за письмо, но на первых же строчках до меня доходит, что Тайный совет, кажется, ни разу не обсуждал, кто может стоять за этим нападением. По крайней мере, я ничего такого не слышала.

Вполне очевидно одно: это не д'Альбрэ. С гибелью Анны он утратил бы все надежды стать герцогом. Франция? Исходящая из предположения, что Изабо слишком слаба и не удержит короны?..

Пожалуй, Франция — единственная сторона, которая выигрывает от смерти Анны. По крайней мере, других предположений у меня не возникает. Я так и этак верчу французскую версию у себя в голове и не могу взять в толк, каким образом это согласуется с той вялой поддержкой, которую оказал Дювалю канцлер Крунар.

Я дописываю письмо в надежде, что матушка аббатиса сумеет внести хоть какую-то ясность, и выпускаю Вэнтс за окно.

Покончив с первоочередным делом, я задумываюсь, чем бы занять себя на остаток дня. Оружие мое уже вычищено и смазано, а в солярий к герцогине меня не пускает мадам Динан. К тому же сегодня будет заседать Тайный совет.

Ага! Я знаю, что делать!

Поскольку все ушли на совет, незаметно пробраться в апартаменты мадам Динан и маршала Рье не составляет для меня большого труда. Все, что потребовалось, — это подгадать удобный момент, поддеть язычок замка тонким, как игла, лезвием, и вот я внутри.

Комнаты мадам Динан внешне похожи на свою обитательницу.

Та же холодная красота, ничего сердечного, никакой теплоты. Покои маршала Рье пышны и просторны, что меня также не удивляет. Этот человек любит роскошь. Не то чтобы получал от нее особое удовольствие, просто считает, что она подобает человеку его положения. Однако, как я ни стараюсь, никаких свидетельств предательской деятельности найти не удается.

Таким образом, остается только Крунар.

При мысли о том, чтобы обыскивать еще и его комнаты, мне делается не по себе. Он ведает внешними сношениями монастыря и, кажется, располагает полным доверием аббатисы. Ох, не поблагодарит она меня, если изобличу его как изменника!

Но от обители меня отделяют многие сотни миль, а положение юной герцогини становится все безнадежней. И ее нужды кажутся мне куда более насущными, чем боязнь ранить нежные чувства настоятельницы.

Я потихоньку пробираюсь коридорами в направлении кабинета канцлера. Миновал полдень, и я боюсь, что заседание Тайного совета могло завершиться. Не говоря уже о том, что вполне могло быть обнаружено и исчезновение Дюваля. Однако в любом случае попытаться стоит.

Подобравшись к желанной двери, я устремляю свои чувства в апартаменты канцлера — и узнаю, что он уже там. Причем не один.

В коридоре никого не видать, и, пользуясь этим, я припадаю ухом к двери. Два мужских голоса звучат совсем рядом. Я даже вздрагиваю, поняв, что люди стоят непосредственно за дверью. Менее чем через секунду она начинает отворяться.

Я стою с удивленным видом, моя рука поднята якобы для того, чтобы постучать.

— Здравствуйте, канцлер Крунар, — говорю я.

Он хмурится:

— Сударыня Рьенн? Что вы тут делаете?

Я старательно обхожу взглядом мужчину, которого он провожает к выходу из кабинета.

— Пришла узнать, не известно ли вам, где мой господин.

Ход достаточно смелый, но как еще прикажете объяснить мое присутствие у этой двери?

— Куда он подевался, я не знаю, — отвечает канцлер Крунар. — Я как раз собирался за вами послать, чтобы задать тот же вопрос!

Не в силах более сдерживаться, я смотрю на его посетителя. Это Жизор, французский посланник. Взгляд его зеленых глаз прямо-таки пронизывает.

Заметив, куда я смотрю, Крунар коротко кивает Жизору.

— Полагаю, — говорит он, — все уже сказано.

В его голосе нескрываемый гнев. Ноздри Жизора бешено раздуваются, он чопорно кланяется и уходит. Когда француз скрывается из виду, Крунар вновь поворачивается ко мне:

— Так ты правда сегодня не видела Дюваля?

— Нет, господин мой. — Поскольку это в строгом смысле не ложь, я держусь уверенно; надобно думать, он расслышит в моем голосе правдивые интонации. — Я не видела его со вчерашнего вечера, после того, как мы вместе ушли из солярия герцогини. Разве он не у себя?

Крунар качает головой: