Жестокое перемирие
Шрифт:
Та смотрела на своих врагов со страхом, неуверенно взяла флаг. Голова ее после оплеухи и жесткого допроса в контрразведке соображала не очень.
– Вы свободны, Галина Евгеньевна, – вполне доброжелательно сообщил ей Марчук. – Бегите к своим, они вам будут рады. Но только по дороге, иначе рискуете нарваться на мину и взлететь. Не бросайте флаг, машите им. Это же символ вашего любимого государства. Если бросите, наш снайпер будет вынужден вас пристрелить. Если начнете копаться, сомневаться – произойдет то же самое. Вперед, тварь!
Украинскую наводчицу вытолкнули за пределы блокпоста.
– Беги, сука!
Галина, спотыкаясь, засеменила прочь. Она озиралась через каждый шаг, как-то неуверенно ощупывала себя свободной рукой.
– Выше голову, Галина Евгеньевна, поднимите флаг! – гаркнул полковник. – Что же вы такая нерешительная? Бегите, вас ждет свобода!
Выстрелы и возня на блокпосту не остались без внимания на другой стороне. В мощный бинокль было видно, как за мешками с песком что-то кричал и махал рукой офицер. Пулеметчик устроился на своем «рабочем» месте.
А Галина удалялась прочь, семенила, постоянно оглядывалась. В лице у нее не было ни кровинки. Вдруг она сорвалась и помчалась, будто лань, высоко подбрасывая ноги. Женщина что-то кричала, размахивала флагом.
Психология украинских военных была стандартной. Они жутко боялись всего нового и неопределенного. В любой непонятной ситуации сначала стреляй, потом разбирайся. Неплохое правило, если хочешь выжить. Укропы что-то кричали со своего поста, но Галина не слышала их.
Страх и растущая надежда гнали ее к позициям «работодателей». Ничего удивительного, что силовики заподозрили провокацию. Бежит баба в форме национальной гвардии, размахивает украинским флагом. А сама, наверное, обвешана взрывчаткой так же плотно, как революционный матрос – пулеметными лентами!
Галина уже преодолела «точку невозврата», ополченцы со скепсисом смотрели, как сверкали ее пятки.
– Начудили вы что-то, Николай Николаевич, – расстроенно пробормотал начштаба Сергеев.
По команде офицера на вражеской стороне заработал пулеметчик. Простучала очередь. Под ногами Галины взлетели фонтанчики пыли. А она решительно перестала соображать, посчитала, что ополченцы стреляют ей в спину, истошно заголосила и помчалась дальше, не разбирая дороги. Пулеметчик дал вторую очередь. Войчик вильнула, упала на колено, выронила флаг и схватилась за ухо.
– Ранил, – невозмутимо прокомментировал ополченец, усеянный угретой сыпью.
Галина поднялась, снова побежала, теперь уже неуверенно, как-то юзом, невольно смещаясь к обочине. Ударила третья очередь, и женщина словно подломилась. Пуля попала в ногу, и она упала на четвереньки. Было видно, как штанина пропитывается кровью.
– Ранил, – пробормотал ополченец.
Но какая-то сила все равно гнала женщину в стан своих хозяев. Ей удалось подняться, сделать пару нетвердых шагов. Потом точное попадание в голову опрокинуло ее навзничь. Она повалилась, разбросала руки.
– Убил, – резюмировал ополченец.
– Да уж! – Начальник разведки Палич как-то смущенно почесал переносицу.
Начштаба промолчал. Полковник Марчук воздержался от комментариев, даже не изменился в лице.
На неприятельском блокпосту все стихло. Там выжидали,
– Рисковали, Николай Николаевич, – с осуждающими нотками в голосе сказал начштаба. – А если бы добежала? Вы же не были уверены на сто процентов, что они ее подстрелят!
– Зато в своем Бельченко я нисколько не сомневался, – заявил полковник, кивая на снайпера, припавшего к амбразуре. – Он в монету не промахивается с тысячи метров, неужели в глупую бабу не попадет? Ладно, все отлично, укропы сами решили судьбу своей наводчицы. – Полковник оторвался от бруствера и начал отряхиваться. – Все, товарищи офицеры, спектакль окончен, поехали в штаб. Заняться больше нечем? Эй, Максимов! – крикнул он командиру блокпоста, который залег в пулеметном гнезде и с опаской поглядывал на полковника. – Смотрите, осторожнее тут. Скоро укропы прочухают, кого пристрелили, осерчают и начнут вас утюжить. Не высовывайтесь, заройтесь, на провокации не отвечать. У нас ведь все-таки перемирие. – Он и сам смутился своих последних слов, чертыхнулся и быстрым шагом направился к машине.
Второго корректировщика ополченцы поймали в этот же день. Ближе к вечеру ствольная артиллерия ВСУ нанесла удар по городскому отделу милиции и ремонтно-механическому заводу, расположенному на Прокопьевской улице. При обстреле пострадали три милиционера. Их быстро вывезли в больницу.
Без помощи местных жителей патрульные опять не смогли бы найти корректировщика. Двое парней пили пиво в своей квартире и наблюдали в окно, будто в телевизор, как взрывы разносили цех, где они работали до недавнего времени. Тут-то один из любителей пенного напитка и обратил внимание на подозрительную активность в доме напротив.
В окне нарисовался мужчина, который что-то говорил в рацию. В квартире никто не жил. Весь этаж этого дома был заброшен после попадания снаряда в крышу.
Парни позвонили куда следует. Они даже караулили у подъезда до прибытия патруля, чтобы подозрительный тип не убежал.
У Окуленко и его людей уже имелся опыт ловли подобных субъектов. Они ворвались в квартиру, как ураган, с топотом и грохотом. Фактор неожиданности был налицо. Мужик отпрянул от окна, побелел от страха, сморщился. Не человек, а выходец из музея мумий. Он выбросил рацию в окно – зачем, спрашивается, когда и так все понятно? – начал что-то бормотать, закрываться руками.
– Что же ты наделал, мерзавец?! – закричал Дорофеев.
Ополченцы набросились на него, словно стервятники на добычу, и быстренько превратили физиономию наводчика в отекшую фиолетовую тыкву.
– Вот теперь его мама родная не узнает, – удовлетворенно пробурчал Костюк, связывая добычу.
– Это плохо, что не узнает, – посетовал Липник. – Родная мама должна узнать и умереть со стыда за такого детеныша.
Патрульные доставили корректировщика в штаб. Специально обученные люди провели там с ним определенную работу и выяснили, что это местный житель по фамилии Куницын, дважды судимый, нигде не работающий.