Жезл маршала. Василевский
Шрифт:
— Я облазил там весь передний край, окопы, блиндажи, тщательно проверил подготовку войск. Кое-что пришлось командующему подсказать, но в общем войска готовы к боям...
В это время Сталину позвонил маршал Жуков.
— Пока немцы молчат, — послышался в трубке его басовитый голос. — Я сейчас нахожусь на КП Костина (псевдоним Рокоссовского). Мы с ним только что вернулись с передовых позиций. О нашу оборону немец расшибёт себе башку!
— Не надо бахвалиться, я этого не люблю! — оборвал Верховный Жукова. — У меня в кабинете находится Александров (псевдоним Василевского), он совсем недавно прибыл от Маркова (псевдоним
— Ясно, товарищ Иванов (псевдоним Сталина), — звонко ответил Жуков. — Мы тоже сидим тут как на иголках. Но я чувствую, что немцы вот-вот начнут...
Сталин закурил, не спеша прошёлся по ковровой дорожке и остановился рядом с Василевским. Сквозь облачко дыма маршал видел его озабоченное лицо. Видимо, его терзали сомнения: устоят ли в обороне наши войска? И, чтобы хоть как-то развеять эти сомнения, начальник Генштаба сказал:
— На Курском направлении мы создали многополосовую оборону на глубину до трёхсот километров! Есть у нас и мощный стратегический резерв — Степной фронт. Командует им генерал Конев, человек надёжный.
Но Сталин молча пыхтел трубкой и, казалось, не слушал его. Он задумчиво смотрел на карту, где красным карандашом был помечен Курск. Василевский был удивлён: отчего вождь так долго безмолвствует?
— У меня сегодня была встреча во сне с сыном Яковом, — наконец заговорил он. — Будто мы с ним обедали на моей даче в Сочи. Ярко светило солнце, и было жарко. Потом мы пошли к морю. Предложил мне искупаться, но я отказался. Тогда он разделся и нырнул в воду. Я нетерпеливо ждал, когда он вернётся. Круги давно разошлись по воде, а сына всё нет. Я стал его звать... И вдруг из воды кто-то появился. Смотрю и глазам своим не верю — ко мне идёт не сын Яков, а Гитлер...
Василевский засмеялся, да так громко, что Сталин нахмурил брови.
— Да-да, из воды вышел Гитлер! — повторил он. — Лицо у него перекошено, волосы на голове слиплись, растрёпаны, в правой руке шашка, какую я видел у Семёна Будённого, — стальная и острая, как бритва. Гитлер подошёл ко мне так близко, что я видел его тонкие, как шнурок, усы, ехидную ухмылку на костлявом лице. Что-то крикнул на немецком языке и резко взмахнул шашкой. Хотел меня ударить, но я отскочил в сторону...
— А дальше что было? — спросил Александр Михайлович.
— Ничего не было — я проснулся. — Сталин криво усмехнулся. — Неужели моего Якова фашисты убьют? Жуков предлагал мне поменять Якова на Паулюса, но я сказал, что солдат на генерала не меняю. Якову, наверное, трудно в плену, и я боюсь, как бы гитлеровцы не склонили его к предательству.
(Этого, однако, не случилось, но узнал об этом Сталин лишь 5 марта 1945 года, когда Берия вручил ему вот этот документ: «В конце января с.г. 1-м Белорусским фронтом была освобождена из немецкого лагеря группа югославских офицеров. Среди освобождённых — генерал югославской жандармерии Стефанович, который рассказал следующее. В лагере «Х-С» г. Любек содержался ст. л-т Джугашвили Яков, а также сын премьер-министра Франции Леона Блюма капитан Роберт Блюм и другие. Джугашвили и Блюм содержались в одной камере. Стефанович раз 15 заходил к Джугашвили, предлагал материальную
Сталин дважды прочёл записку, потом вызвал Берия. Кивнув на документ, он грустно сказал:
— Я мог ожидать чего угодно, только не этого... Мой сын, советский командир-артиллерист, с буржуа Блюмом в одной камере!
— Иосиф, твой сын попал не в рай, а в плен! Немцы даже не пытали его.
— Почему?
— Видимо, надеялись, что со временем сломят его и он станет на них работать. Теперь ясно как божий день, что те листовки, одну из которых прислал в пакете Жданов, — выдумка фашистов. Яков до конца остался верен присяге, которую давал... — А.3.).
Сталин сидел за столом неподвижно, грустный, о чём-то размышляя. Смотрел то в окно, за которым куражился озорной ветер, гоняя по небу тучи, то мельком бросал взгляд на Василевского.
— На войне, конечно, жизнь иная, чем в тылу, — нарушил он молчание. — Там гибнут люди, и каждый умирает по-разному. Кого пуля сшибла с ног, кого осколок снаряда или мины задел... А мой Яков целым и невредимым попал в плен. Как вспомню, так у меня от этой мысли душа каменеет.
— Плен — это не трагедия, — философски заметил Василевский. — Хуже, когда человек сознательно предаёт Родину, как это сделал генерал Власов.
— Не говорите мне об этом подлеце! И я и Жуков так в нём ошиблись!..
Василевский встал, взял со стола свою папку, нагнулся за рюкзаком с «трофеями», но Верховный сказал:
— Пусть останется здесь, он мне ещё нужен... Наверное, в Генштабе накопились неотложные дела? — спросил он. — Сколько вам надо времени, чтобы решить их?
— Два-три дня, потом я снова улечу на фронт.
— Два дня, и не больше! — отрезал Сталин. — Перед выездом позвоните мне...
Домой Василевский пришёл под вечер. Катя готовила ужин. Увидев его, она мягко улыбнулась, глаза загорелись, словно из них сыпались искорки. Она быстро шагнула к нему и поцеловала в щёку.
— С приездом, милый! Я так рада, что ты выкроил время побыть дома!
— А где Игорёк?
— На музыке, скоро пойду за ним. Преподавательница довольна им, говорит, старательный малыш, и слух у него есть.
Александр Михайлович открыл саквояж, вынул из него небольшой свёрток и отдал жене:
— Это тебе!
Она развернула его и ахнула:
— Боже, какая прелесть! Где ты её взял? Таких я в Москве не видела!
Это была белая, как морская пена, роза с яркими красными прожилками на лепестках.
— Красота-то какая, а? — Катя вновь его поцеловала. — Спасибо, дорогой, спасибо! — И тут же вскинула на него глаза: — Скажи, по какому случаю ты вдруг принёс розу?
— Эх ты, синеглазка, как величает тебя мой друг Жуков. Не догадалась? В этот день восемь лет назад ты родила Игорька!
— Боже, какой ты умница, Саша! — воскликнула жена. — Я и не подумала об этом...
Он обнял её, но в это время позвонил писатель Толстой.
— Александр Михайлович, добрый день! Я решился побеспокоить вас, извините, если отвлёк от важных дел.