Жезл маршала. Василевский
Шрифт:
— Всё, дорогой Саша, я уже не начальник Генштаба! Вождь меня чертовски облаял. Я предложил ему организовать контрудар по Ельнинскому выступу, чтобы выкурить оттуда фрицев, а он назвал это чепухой. Естественно, я не сдержался и попросил освободить меня от обязанностей начальника Генштаба и послать на фронт, и он внял моей просьбе. Так что еду командовать Резервным фронтом. Буду готовить наступательную операцию под Ельней.
— Гордость у тебя бьёт через край, — осадил его Василевский. — То, что идёшь на фронт, одобряю, а то, как повёл себя в Ставке с вождём, осуждаю. Ты что, забыл,
— У Павлова своя судьба, у меня своя, — огрызнулся Жуков.
— Кому сдаёшь дела?
— Наверное, маршалу Шапошникову.
Василевский сказал, что будет рад, если Борис Михайлович вернётся в Генштаб. Он прост, доступен, с ним легко работать.
— А со мной тебе было тяжело? — В голосе Жукова прозвучала обида.
Василевский обнял его за широкие плечи:
— Да нет, Георгий! Я очень тебя люблю! Как родного брата! — Он вернулся к столу, сел. — Значит, на фронт? Ну что ж, ни пуха тебе, ни пера, как говорят у нас на Руси. Верю, что ты себя там проявишь.
В ночь на 30 июля Сталин, пригласив к себе Шапошникова, объявил ему, что решением Ставки он назначен начальником Генштаба.
— У вас большой командный опыт, Борис Михайлович, и было бы преступлением не воспользоваться этим опытом теперь, когда враг обрушил на страну мощные удары, — неторопливо, но твёрдо произнёс Сталин. — Уверен, что лучше вас в данный момент никто не обеспечит нормальную работу Генерального штаба. — Верховный подошёл к большой карте, висевшей на стене, и, глядя на неё, продолжал: — На северо-западном направлении ленинградцам удалось на время остановить наступление врага. Но немцы готовят там новые ударные группировки. Что, на ваш взгляд, нам надлежит сделать, чтобы помочь защитникам Ленинграда?
Маршал Шапошников ответил сразу, словно ожидал этот вопрос:
— Надо вызвать в Ставку главкома Ворошилова и члена Военного совета Жданова, пусть доложит, каковы их планы по обороне города.
— А что, Иосиф, дельная мысль! — поддержал Шапошникова Молотов. А Маленков добавил:
— Жданов много митингует, да и Клим тоже, и надо спросить их со всей строгостью, когда наконец они остановят врага и отбросят его подальше от Ленинграда!
Сталин нажал кнопку звонка и, когда в кабинет вошёл Поскрёбышев, распорядился соединить его с Ворошиловым. Связь дали быстро.
— Как у вас обстановка, Климент Ефремович? — спросил Сталин. — Немец пока не наступает? Перегруппировка сил? Возможно и такое. Вот что, — продолжал подчёркнуто строго вождь, — вам и Жданову срочно прибыть в Ставку! Мы хотим знать, какие у вас планы по обороне Ленинграда...
Сталин подумал о том, что, пока они будут добираться до Москвы, хорошо бы перекусить, и пригласил Шапошникова поужинать с ним жарким по-грузински.
— Мясо, картофель и острая приправа, очень вкусно! — Сталин зацепил взглядом Молотова. — И ты, Вячеслав, с нами...
Уходя в Кремль, Шапошников поручил Василевскому уточнить ситуацию на Юго-Западном фронте и нанести её на карту. Александру Михайловичу удалось переговорить с начальником штаба фронта, и теперь он ждал, когда из Ставки вернётся начальник. На часах было четыре утра, когда наконец тот прибыл. Лицо усталое, под глазами
— У главкома маршала Будённого обстановка ничуть не улучшилась, — сказал Василевский.
— Этого следовало ожидать. — Шапошников сел за стол. — У вас, голубчик, есть в термосе чай? Налейте, пожалуйста... Пока ждали прилёта гостей из Ленинграда, Сталин угостил нас с Молотовым ужином. Ели жаркое по-грузински. Острое блюдо! Надо непременно запить, а просить у Хозяина чаю я постеснялся.
Василевский подал ему стакан с душистой заваркой.
— Крутой был в Ставке разговор. — Маршал неторопливо прихлёбывал наваристый кипяток. — Сталин приказал Ворошилову усилить оборону Ленинграда, а тот стал просить резервы, потом потребовал назначить вас к нему начальником штаба!
— Меня? — удивился Александр Михайлович. — У Ворошилова есть Матвей Васильевич Захаров, блестящий штабист! Уж если он его не устраивает, я тем более не подойду.
— В семь утра Ставка вновь соберётся, и зайдёт речь о вашем назначении, поэтому мне надо знать ваше мнение.
— Я, товарищ маршал, человек военный, куда прикажут, туда и поеду. Но, если честно, мне бы не хотелось уходить из Генштаба. Привык я к вам.
— Понял вас, голубчик! — Шапошников долго ещё работал над документами, наконец встал, разогнул спину. — Пора, однако, в Ставку. Вы уточните, как сейчас дела на юго-западном направлении. Что-то тревожно у меня на душе...
Пока Шапошников находился в Кремле, Василевский изучал карты и другие оперативные документы. По всей полосе Юго-Западного и Южного фронтов шли оборонительные бои. 2-я танковая группа немцев совместно с войсками 17-й армии рвалась к коммуникациям, стремилась перерезать их, а затем в районе Умани окружить 6-ю и 12-ю армии и уничтожить их по частям. Однако в голосе маршала Будённого, с которым Василевскому удалось переговорить по ВЧ, не было нот растерянности или паники, он лишь вскользь заметил, что войска «сражаются бесстрашно, хотя у нас почти не осталось танков...». На это Василевский ответил:
— Я вас понял и доложу своему начальнику. Возможно, мы что-нибудь придумаем...
Из Ставки вернулся Шапошников.
— Вам, голубчик, Ставка преподнесла сюрприз! — с порога бросил он Василевскому. — Вы назначены начальником Оперативного управления и заместителем начальника Генштаба!
У Василевского от радости защемило сердце. Получить сразу два высоких поста! Нет, такого он никак не ожидал.
— Теперь на доклад к товарищу Сталину я буду с вами ходить?
— А кто же меня будет сопровождать? — улыбнулся маршал. — Но и без меня вам придётся частенько докладывать вождю о ситуации на фронтах.
(Позже маршал Василевский отмечал: «С начала августа 1941 года я сопровождал Б. М. Шапошникова ежедневно, а иногда и по нескольку раз в сутки бывал у Верховного Главнокомандующего». — А.3.).
— Что там на юго-западном направлении? — спросил Шапошников.
— Плохи дела, Борис Михайлович. Наши войска отступают. Как бы немцы не окружили наши 6-ю и 12-ю армии.
— Я сейчас переговорю с Будённым, — сказал Шапошников. — Узелок там завязался крепкий...