Жи-Ши
Шрифт:
– Вали отсюда, папарацци! – он пихнул меня в грудь.
Я никому не позволяю пихать меня в грудь. Дворовая привычка. Кулак в его сторону вылетел у меня рефлекторно. Вам когда-нибудь доводилось бить рок-звезду по морде? Ощущение из разряда Зазеркальных… Через три секунды к нам мчались громилы из охраны клуба, мы катались по земле, нас разнимали, я пытался прикрывать собой Лейлу и оттого был никудышным бойцом, а она смотрела на все происходящее с огнеметной улыбкой, и я, выдерживая на себе двухсоткилограммовый груз охранников и Славы, понял, что совсем пропал. Нас развели в стороны, Слава покричал в мой адрес обычные для быдловатых селебритиз проклятья, они погрузились в антикварный оранжевый
А через пять минут я получил номер ее телефона от абсолютно незнакомой мне худышки-модели, которая наблюдала за нашим побоищем. После того как охрана отшвырнула меня на безопасное расстояние от клуба, скупо и немногословно описав, что со мной будет, если еще раз здесь нарисуюсь, она подошла ко мне и спросила участливо:
– Запал? – Не дождавшись моего ответа, объяснила: – Понимаешь, я очень хочу Славу. А с ним – эта… В общем, если ты отобьешь ее у него, мне будет легче. Запиши ее телефон… Ее зовут Белка. Кажется, певица.
Что такое молодая певица в русском шоу-бизнесе? Немного голоса, чтобы не спутали с участницей юмористических программок, а в остальном – сиськи, ноги, задница, плоский и обязательно открытый живот. Молодые певицы зарабатывают сексом. С многомиллионной аудиторией. Это нормально, таковы законы индустрии. Чего нет у большинства певиц – это лица. Не кукольной мордашки, не нарисованного Max Factor фасада, не ретушированной бесконечным фотошопом 3D-копии, которая за деланной непроницаемостью панически прячет страх, неуверенность, самовлюбленность, похоть, корысть. Не злобного, не напряженного, не разочарованного, а живого, одухотворенного внутренней радостью, с искрящимися угольками глаз и улыбкой, исцеляющей слепых. Живого лица. Своего лица. Поверьте фотографу, я знаю в этом толк… Так вот, у этой было Лицо. А еще зубы… Необычные. Как у акулы. Таких крупных я раньше ни у кого не видел. Я не мог отогнать от себя это видение. Ее лицо. Я готов был смотреть в него до старости. Я полюбил это лицо.
Анка пишет, что их держат в 15-м отделении милиции на Плющихе. Допрашивают, пока – как свидетелей. Я игнорирую забитое, как кишка при запоре, третье кольцо и выезжаю с Волгоградки на набережную… Я набираю номер Ройзмана, старика-адвоката, который однажды ловко отмазал меня от иска футбольного клуба. Не скажу какого, по-прежнему люблю футбол. Телефон Ройзмана не отвечает, должно быть, адвокат на встрече… В трубке – длинные гудки, точно такие же, как многие сотни тех, что я выслушал, прежде чем дозвонился до Нее в первый раз.
Даже не скажу, каких сил мне стоило вытащить ее на первое свидание. Не знаю, можно ли полтора часа моего ерзанья на собственном эго назвать свиданием. Так, встреча… И для нее это было всего лишь случайным пересечением.
Когда я все-таки дозвонился в первый раз и описал обстоятельства, при которых мы познакомились, она просто сказала: «Я ничего не помню. Перестаньте продавать мне иллюзии». И отключилась.
«Продавать иллюзии! – зачем она так сказала? – может – наркоманка?» – подумал я тогда, но звонить не перестал.
В течение месяца она не отвечала на телефонные звонки с моего номера, тогда я забил на все нормы приличия и принялся звонить ей с разных телефонов, номера которых не определялись или не были для нее связаны со мной. Заслышав в трубке мой голос, который она непонятно как узнавала с первых же звуков, она с нарочитой усталостью бросала: «Здорово. Мне сейчас некогда. Я тебе сама перезвоню». И никогда не перезванивала. Я настоял на свидании, пропуская мимо ушей, как она отказывалась,
На свидание с красивой девушкой нельзя надевать часы. Тогда у тебя не будет повода ее ненавидеть.
Я ждал ее в маленьком японском ресторанчике неподалеку от метро «Маяковская». Она вошла в заведение, спустя час после назначенного времени, вся светящаяся, в ореоле из секса, блеска, планов и амбиций.
Уселась за стол, быстро пролистала меню, набрала всего понемногу и надменно заявила:
– Ну! Позвал? Давай, развлекай меня!
Вообще-то у меня с женщинами всегда было равновесие и взаимопонимание. Я люблю их и, вы можете не верить, – они любят меня! Я до сих пор не совсем верю в это, потому что у меня – заниженная самооценка. Женщины составляют постоянный фон моей жизни, я никогда не задумывался, как и чем мне удается их привлекать, но среди тех, кто знает папарацци Агеева, папарацци Агеев имеет репутацию бонвивана. Пожалуй, в юности женщины даже баловали меня вниманием. Это не способствовало развитию моих джентльменских качеств. Они меня просто испортили своей безотказностью. Наверное, поэтому я был способен оказывать женщинам лишь поверхностное внимание, а если этого оказывалось недостаточно, с легкостью отворачивался от объекта и переключался на следующий. Ну, а что вы хотите от фотографа?
Обычно, в общении с женщиной, я играл роль развязанного, самоуверенного, слегка самовлюбленного, но энергичного и обаятельного персонажа. Такой романтичный подонок. Женщинам нравятся подобные типы. Признаюсь, всю жизнь я – в маске. Эта маска спасает парня с заниженной самооценкой. Одна из тех, кому я в юности слегка оцарапал сердце, как-то спросила:
– Кто твои любимые киноартисты?
– Микки Рурк, Брюс Уиллис, Венсан Кассель… – начал перечислять я.
– Все понятно, – перебила она, – ты пытаешься им подражать. Точнее, их персонажам в кино. И в отношениях с женщинами тоже. Скажи, кто твои любимые киногерои, и я скажу, кто ты.
А в то свидание я будто встретился с самим собой. Только я-настоящий был как бы уже не я, а эмоциональное подобие женщин, которые раньше со мной встречались. Я был обезоружен своим чувством, а она претендовала на мое амплуа. Она заказала виски и принялась активно разбавлять его соевым соусом. Она действительно вела себя по-мужски. Обычно интересоваться вкусами и привязанностями девушек было моей привилегией. Она опередила и выложила на стол всю обойму своих музыкальных пристрастий: Eminem, Coldplay, Muse, Kayne West, Jay-Z и еще какая-то дребедень в том же духе.
– Чак Паланик? – перехватила она инициативу, едва я попытался заговорить о литературе. – Да, это любимый писатель моей бабушки! Я ищу что-нибудь пожестче.
Она доконала меня этой фразой. Что она ищет? Сценарии к мультикам манга? К порно с насилием?
Она непрерывно интервьюировала меня! Я попытался обороняться, избрав тактику великовозрастного снобизма. Я не успел поинтересоваться сколько ей лет, но, похоже, я несколько старше. Мне уже двадцать восемь. Что с того?
Я отвечал, что люблю и слушаю слишком большое количество музыки, чтобы вот так взять и ограничить свой выбор пятью-десятью артистами. Я принципиально отказывался проводить жанровые разграничения, в музыке меня интересовали лишь идея, настроение, глубина и степень таланта, которые я мог расслышать. Набор инструментов и саунд для меня не существовали уже много лет. На протяжении одного вечера мое музыкальное пространство могло заполняться прелюдиями Шопена, отвязным серф-битом пятидесятых годов, саксофонными истериками Чарли Паркера, заоблачными и энергоемкими плачами в исполнении кривого Йорка. Все это я сообщал ей, но…