Жила-была девочка, и звали ее Алёшка
Шрифт:
Но, глядя на мое состояние и закономерно решив, что компания малознакомых людей вряд ли воздействует на меня положительно, он изменил своей традиции. В этот раз мы выбрали отдаленное и пустынное место, найти которое для Вадима, отличного знатока полуострова, не составило проблем.
Отвесные скалы, берег покрытый круглой галькой, бесконечное в своей красоте море, уходящее прямо за горизонт, и пронзительно-высокое небо, поражающее россыпью звезд по ночам, изначально были нашими единственными соседями.
Несмотря на то, что жить предстояло в откровенно спартанских условиях —
Первые несколько дней Вадим все пытался меня расшевелить — то звал собирать сухую древесину для костра, иногда заставлял искупаться или просто сходить прогуляться по побережью. Но неподвижное сидение у самого края берега доставляло мне такое удовольствие, что я с неохотой отрывалась от своего наблюдательного поста даже на минуту.
Сначала ему все это казалось очень подозрительным, и он не мог избавиться от мысли, что я задумала какой-то новый фокус, ведь не так-то легко живому человеку находиться на одном месте без движения даже несколько часов, не говоря уже о сутках напролет. Но время шло, я не совершала никаких попыток к диверсии, утоплению или побегу. Я просто сидела и смотрела на горизонт, улыбаясь и подставляя лицо ласковому морскому ветру.
А еще, заметил учитель, я снова начала интересоваться будущим, планами на осень и на весь третий курс, который был уже не за горами. Когда вечером мы сидели у костра и пили чай из больших металлических кружек, я буднично рассуждала об университетской жизни, о том, что каникулам скоро конец и это было странное лето. Вадим слушал меня немного недоверчиво, но уточняющих вопросов не задавал, видимо боясь нарушить ту первую хрупкую стабильность, которая зарождалась здесь, на его глазах, под влиянием чудодейственной силы природы.
Потом он даже начал оставлять меня одну, сначала на пять-десять минут, потом — где-то на полчаса. Вадим сам вел наш походный быт, поэтому эти небольшие отлучки были необходимостью — никто, кроме него, не принес бы пресной воды из ручья, который находился не так уж и близко, да и поддерживать запас дров для вечернего костра было очень важно.
Я чувствовала безмерную благодарность за все, что он делал для меня, за то, что я могла расслабиться, ощущая себя в полнейшей безопасности. Но те пятнадцать-двадцать минут, на которые он оставлял меня были лучшими за весь день.
Потому что тогда ко мне приходил Ярослав. Я, наконец, дождалась его.
Он все-таки не смог упустить шанс провести немного времени со мной в таком прекрасном месте. Правда, за Вадимом он предпочитал наблюдать со стороны и не вступать в разговор. Я понимала решение друга. Ведь учитель поверил в то, что Яра больше нет, и тот просто не хотел пугать его. Зачем? И так вокруг его временного ухода возникло слишком много ненужного ажиотажа.
Впервые
— Ну как же мы с тобой раньше до этого не додумались! Почему мы не выбирались к морю, Лекс? Только посмотри, какая красота — и больше ничего, совершенно ничего не надо для счастья! Ты, я и море. Здорово, правда?
Чувствуя, как сердце в груди сжимается от боли и радости, я резко повернула голову и увидела его — Яр сидел рядом со мной и довольно улыбался, рассеянно приглаживая рукой золотистые волосы, которые растрепал ветер.
В ту же самую секунду я почувствовала, как спадают оковы, сковавшие меня с того момента, как массовая иллюзия о смерти друга распространилась среди наших знакомых и никто из них, ни один человек не сомневался в истинности происходящего.
— Ты все-таки пришел! Ты вернулся… — едва сдерживая слезы радости, прошептала я.
— Ну конечно, вернулся, — улыбка Ярослава стала еще шире. — Как ты могла подумать, что я не приду? Ведь ты ждала меня, очень ждала. А я чувствовал это. И скучал. Видишь, какой я дурак, Лекс. Ушел, хотя знал, что буду скучать — и не смог с собой справиться.
— Но это же здорово, — ответила я, замечая еще одну удивительную особенность нашего общения: нам больше не нужно было открывать рот и что-то произносить. Достаточно было смотреть в глаза, и мы прекрасно слышали друг друга. — Я тоже скучала. Очень скучала.
Мне захотелось взять его за руку, для того, чтобы наверняка больше не отпускать, но что-то необъяснимое сдерживало от этого шага. Я внимательнее присмотрелась к Ярославу. Это был он — и в то же время не он. Его глаза смотрели по-другому. В них больше не было даже намека на следы отчаяния и боли. Теперь его взгляд светился искренним весельем и радостью. Это был глаза озорного ребенка, еще не столкнувшего или наоборот, оставившего далеко позади все проблемы, горе и страдания.
— Ты изменился, — призналась я про себя, и Ярослав тут же прочитал мою мысль. — Ты стал таким беззаботным.
— От тебя ничего не скроешь, как всегда, — шутливо поддел меня Яр. — Я счастлив теперь, Лекс, — добавил он. — Я снова здоров. Я никогда больше не заболею и не умру. У меня есть не просто будущее, у меня есть вечность. Моя семья больше не моя. Старые привязанности не имеют значения — их будто стерли. Это свобода, Лекс. То, о чем мы всегда мечтали — свобода и безмятежность.
— Не все старые связи потеряли силу — немного обиженно возразила я. — Ведь ты же сейчас здесь. Со мной.
— Это совсем другое, — неожиданно серьезно ответил он. — Есть связи, как цепи, они тяготят, ты не можешь дождаться, когда сбросишь их. А есть легкие и вечные. Это родство не разрывается, потому что оно как воздух, которым дышишь. Ты носишь в себе кусочек другого человека и всегда чувствуешь его. Я чувствую тебя, Лекс. И все время чувствовал, как тебе было больно — с самого начала. И понимание того, что тебе плохо — единственное, что делает мое счастье неполным. Поэтому я не уйду, пока ты не поймешь всего. И не сможешь жить дальше, такой, как раньше, только немного сильнее.