Жила-была девочка, и звали ее Алёшка
Шрифт:
Дальнейшие события происходили, как в тумане. Я плохо понимала, что происходит, и спустя всего лишь полчаса после интервью даже не могла вспомнить, о чем мы говорили. Но Виктор Игоревич остался очень доволен и фотосессией, и тем, как я отвечала на вопросы, поэтому, когда все гости разошлись, громко хлопнул в ладоши, распустил галстук и выдал одобрительное:
— Молодец, Алешка! Вот с тобой бы я в разведку пошел! Да, Валя? Скажи, Алешка у нас молодец?
Валентина Михайловна, сидевшая рядом с мужем в чуть более расслабленной, чем в начале вечера, позе, лишь внимательно посмотрела
— Видишь, я бы прав! Как всегда! — хохотнул он, на радостях откупоривая бутылку коньяка. — Алешка — наш человек! Ты, если хочешь знать, теперь мой друг! — важно заявил Казарин-старший, обращаясь ко мне и наливая себе победную рюмочку. — Не только Марка, но и мой! А значит, у нас тебе всегда рады. Да, Валенька?
— Приходи, когда хочешь, — как-то слишком беззаботно согласилась Валентина Михайловна. — Лучше уж у нас, чем в этом…
Виктор Игоревич угрожающе закашлялся и снова перехватил инициативу в разговоре:
— В общем, ты поняла! Милости прошу к нашему шалашу! Чем богаты, тем и рады! Кстати, а где лоботряс? — будто опомнившись, полюбопытствовал Казарин-старший. — Как всегда, сбежал к себе? Нет, ну что за ребенок! Совершенно не умеет налаживать контакты! Ты уж его подучи, а, Алеш? А то совсем он у нас дикий растет.
Я послушно закивала головой, озабоченная лишь одним желанием — побыстрее присоединиться к Марку и оставить чету Казариных наедине, пока глава семейства не привязался ко мне с очередной инициативой. В том, что сегодняшнее представление не единичный случай, а первая из многих показательных акций, я уже не сомневалась.
Супруги Казарины были рады отпустить меня. После напряжения официальной части вечера им хотелось отдохнуть и расслабиться, поэтому я, еще раз поблагодарив за гостеприимство, смогла, наконец, улизнуть из гостиной на поиски Марка.
Бесшумно прокравшись к самой дальней комнате по коридору, на которую указал Виктор Игоревич, я несмело приоткрыла ее и заглянула внутрь. Верхний свет не был зажжен, горела лишь лампа на столе, за которым сидел Марк и молча, с сосредоточенным видом писал что-то в школьной тетради.
— Эй? Ты что, уроки делаешь? — тихо спросила я. Только он, такой серьезный и собранный, мог делать домашнее задание в пятницу вечером, исключительно по собственному желанию.
Марк продолжил свое занятие, не поднимая головы и не отвечая на мой вопрос. Я, все еще пребывая в приподнятом настроении, переступила порог и нащупала рукой включатель. Ярко вспыхнула люстра под потолком, озаряя комнату теплым молочным светом, а я снова застыла на пороге, не в силах поверить тому, что вижу.
Здесь был настоящий рай для ребенка: множество цветных книг на полках, карандаши, фломастеры, краски, ручки, конструкторы, механические игрушки, аквариум, маленький, будто бы игрушечный радиоприемник, и совершенное чудо техники — настоящий большой телевизор со встроенным видеомагнитофоном. Я, выросшая в одной комнате с другими пятнадцатью девочками, просто не верила, что все это пугающее разнообразие игрушек может принадлежать одному человеку.
— Ну и зачем они тебе? — услышала я
— Что-что? — повторила я, как во сне, пытаясь справиться с нахлынувшими на меня картинками собственной роскошной жизни в подобных условиях.
— Я спросил — зачем они тебе все? — четко выделяя каждое слово, повторил Марк. Что-то новое в его голосе мгновенно вернуло меня в реальность. Мультяшные кадры моего барского существования в этом жилище лопнули, как мыльный пузырь, и я, с удивлением глядя на друга, обнаружила, что он не на шутку разозлен.
— Кто — все? — переспросила я, тщетно пытаясь вникнуть в суть вопроса.
— Отец. Мать. Их друзья. Все они.
Я чувствовала растерянность, потому что это пояснение сделало ситуацию еще более запутанной.
— Я… я не понимаю. Тебе что-то не понравилось?
— Мне всё не понравилось. А особенно то, как ты с ними общалась, — отчеканил Марк, поднимаясь со своего места.
— Это еще почему?
— Потому. Потому что мне показалось… Мне показалось, будто тебе с ними было интересно! — встав из-за стола, он приблизился ко мне, и я попятилась в необъяснимом страхе.
— Ну, да, мне было интересно. И что? Марк, что здесь такого? — примирительным тоном начала было я, как он тут же безапелляционно меня прервал:
— Тебе не должно быть с ними интересно.
Мои глаза еще больше расширились, хотя, казалось, это было уже невозможно:
— Это… Это как?
— А вот так. Это плохие, злые люди, и они тебе совсем не нужны.
Я чуть не рассмеялась, настолько странной была эта претензия, да только по лицу Марка было видно, что ему сейчас не до веселья.
— Ну, знаешь, не нужны! — не удержавшись, фыркнула я. — Ты не прав, Марк! Очень даже нужны.
— Зачем? — он упрямо выдвинул вперед подбородок — свидетельство готовности спорить не на жизнь, а на смерть.
— Потому что, Марк, я такая. Мне нравится общаться с людьми. Мне нравится, когда меня слушают. Мне нравится… нравиться.
— Скажи, а разве я тебя не слушаю? — продолжая сверлить меня пристальным взглядом, спросил он.
— Слушаешь! Конечно же, слушаешь! — с радостью выпалила я, схватив его за руки, и заглядывая в глаза в надежде убедиться, что пугающий огонек в них погас. — Ты же самый-самый лучший мой слушатель!
— Ну, так и зачем тебе тогда они? — загоняя меня в полнейший тупик, еще раз повторил Марк.
— Я… эээ… Я не знаю, — растерянно пробормотала я.
Формально получалось так, что он абсолютно прав. Зачем мне кто-либо еще, если есть друг, который знает и понимает меня без слов, в чьей искренности и преданности никогда не приходилось сомневаться, в то время как посторонние люди вовсе не отличались подобной чистотой устремлений. Возразить на это с точки зрения здравого смысла было нечего. Но интуитивно, сердцем я понимала, что это неправильно, неестественно, ненормально. Один, даже самый лучший человек не сможет заменить целый мир с его ловушками и горькими уроками. Потому что жизнь — это что-то более интересное и многогранное, чем благополучное существование и ощущение постоянной безопасности.