Жила-была Вера. Истории о силе духа, любящих сердцах и билете на счастье
Шрифт:
Антошка послушно повертелась, позволяя снять Полине мерки, а потом чуть ли не с головой зарылась в недра шкатулки, осторожно перебирая катушки с нитками и разноцветные пуговицы.
Чей-то голос выкрикнул ее имя раз, потом другой, и девочка нехотя оторвалась от своего занятия, ворча:
– Проснулась!
Не прощаясь, она заскакала было по ступенькам, но обернулась, словно что-то вспомнив, и, глядя на Полину темными как вишенки, глазами, спросила:
– Я еще к тебе приду! Можно?
– Приходи! – Полина кивнула.
Антошка
Ревела так, как не делала этого с того самого дня, когда, попрощавшись с отцом, поняла, что осталась совсем одна. Конечно, был Семен и его семья, но из родных у Полины не осталось больше никого, и ничто на свете уже не могло изменить этого факта. Детей у нее не будет, а значит, нужно держаться мужа и доживать жизнь по-человечески. Чтобы не упрекнуть себя ни в чем и, если правду говорят, что «там» что-то есть, встретиться после с теми, по кому так тоскует теперь душа.
Наревевшись, Полина наскоро приготовила ужин и разложила на полу ткань. Кроить она никогда не любила, но без этого платья не сошьешь, а, значит, придется.
Потоптавшись вокруг тщательно разглаженного лоскута, раскладывая выкройку то так, то этак, Полина поняла, что на ее задумку ткани хватит, и принялась за дело.
Семен, вернувшись с работы, только одобрительно хмыкнул на вопросительный взгляд жены.
– Нарядная будешь.
Полина, облегченно вздохнув, накрыла на стол и осторожно спросила у Семена:
– Сёма, а что за люди соседи-то наши? Знаешь, аль нет?
То, что она услышала, ей вовсе не понравилось.
– Люди как люди. Пока не понятно. Время покажет. Вроде как за воротник заложить любят, а там – кто его. Посмотрим.
– Девочка у них… Маленькая такая… Шустрая…
Семен дернул щекой, строго глянув на жену:
– Не привечай ее, Поля. Не трави себе сердце. Привяжешься, а они подадутся дальше. Люди говорят, что они живут как перекати-поле, то тут, то там. Нигде надолго не задерживаются. Вот и подумай, надо ли оно тебе. Я ведь знаю, ты, пока меня дома нет, всех окрестных ребятишек привечаешь. Я ничего, ты не думай. Дело твое. Но эту девочку – не надо. Понимаешь?
– Понимаю… – Полина нахмурилась, но кивнула.
Но от затеи своей отказываться все-таки не стала. И пару дней спустя Антошка по-хозяйски толкнула калитку, протопала к дому, где Полина, сидя на ступеньках веранды, пришивала пуговичку к воротнику, и потянула на себя пояс платьица.
– Это мне?
– Тебе…
– Красивенькое… А ты мне его отдашь?
Полина, перекусив нитку, расправила ткань, любуясь полученным результатом, и кивнула.
– Конечно! Для тебя ведь шила.
Антошка как – то очень серьезно кивнула и тут же стащила с себя грязную маечку.
– Дай!
– Ну уж нет! – возмутилась Полина, глядя на тщедушное тельце ребенка. – Сначала мыться! А потом уже наряды!
Антошка спорить не стала. Покорно дала
– Потерпи немножко! Будешь самая красивая!
Закутанная в большое полотенце, девочка терпеливо ждала, пока Полина отгладит платье.
– А это что? – Антошка с любопытством разглядывала пакет, который Полина принесла из своей комнаты.
– Это… – Полина вдруг смутилась, но все-таки достала белые трусики и носочки, купленные накануне. Следом за бельем из пакета появились новенькие сандалики, и Антошка взвыла от восторга, разглядывая лаковые ремешки и блестящие пряжки.
– Нравится? – Полина рассмеялась вслед за девочкой.
Но смех ее тут же оборвался, когда она увидела, как Антошка отдернула руки от подарка.
– Что ты?
– Мамка заругает…
Девочка чуть не плакала, глядя на недоступную «красоту», которая лежала перед ней, сверкая алым лаком и маня примерить.
– Не бойся, Тонечка! Не заругает! Я поговорю с ней…
Полина не договорила.
Антошка взвилась вдруг над стулом, на котором сидела, и замотала головой:
– Нет! Нет! Не надо!
Впервые Полина увидела такой испуг у ребенка. И не думая уже, что делает, она подхватила девочку, обнимая и ловя губами слезы Антошки:
– Не плачь! Только не плачь, маленькая! Не бойся!
Утешать Антошку пришлось долго. Она, всегда такая деловитая, знающая все лучше взрослых, сидела теперь на коленях Полины и ревела, как самый обычный ребенок, всхлипывая и чуть заикаясь от обиды.
– Заберет! Заберет! Не отдаст мне! Не говори…
На то, чтобы утешить девочку у Полины ушло немало времени. И красные сандалики грустили на столе, дожидаясь своей новой хозяйки, пока Антошка не успокоилась настолько, чтобы все-таки примерить их.
Завязывая пояс на платьице, Полина любовалась девочкой. Худенькая, глазастая, с шапкой темных кудряшек, беспорядочно торчащих во все стороны, Антошка была настолько красива, что Полина даже прищелкнула языком от восторга:
– Красотка! Иди, посмотри на себя в зеркало!
Глядя на девочку, крутящуюся возле большого, во весь рост зеркала, которое Семен повесил на стену совсем недавно, Полине хотелось вопить от несправедливости. Почему?! Почему это не ее дочь сейчас танцует в новеньких сандалиях?! Почему той, кому ребенок, в сущности, и не нужен, небо подарило такую красоту, а ей, Полине – ничегошеньки… Почему так просто стать матерью женщине, которой эта забота вовсе и ни к чему, а стольким другим, так ждущим этого чуда, такая радость недоступна?
Видимо, мысли Полины так хорошо были написаны на ее лице, что Антошка вдруг замерла, забыв о новом платьице и красивых сандаликах, и обернулась. Поразмыслила минутку и кинулась к Полине. Обхватив колени женщины, девочка подняла глаза на ту, что подарила ей столько радости, и попросила: