Жилец. Смерть играет
Шрифт:
— Да уж. Согласен. Хотя все возможно. Но мы должны вставить в список еще одного подозреваемого.
— Вы имеете в виду миссис Илз?
— Нет, хотя мне до сих пор не все понятно в этой даме. По правде говоря, вряд ли какой-то мужчина способен понять ее до конца.
— Тогда миссис Баллантайн?
— Нет, нет. Это не женское преступление. А кроме того, она давно уже прошла ту стадию, когда могла бы хотеть убить Баллантайна — насколько я разбираюсь в человеческих характерах. Думаю, миссис Баллантайн из тех женщин, которая будет снова и снова отравлять
— Кого же вы имеете в виду?
— X, — ответил инспектор. — Неизвестная величина, которая может опрокинуть все наши расчеты. Забыть о нем было бы роковой ошибкой. Составляя список предполагаемых преступников, вы всегда склонны надеть на себя шоры и не принять во внимание, что существует кто-то вне вашего списка. Всегда внесите X и держите с ним ухо востро.
— И как же нам отыскать этого таинственного X? — спросил Франт с нескрываемой иронией.
— Предлагаю немного поразмыслить над этим в спокойной обстановке, сказал Маллет. — Если только не неожиданное везение, я не думаю, что всплывет еще что-то способное нам помочь. Факты — вот они, — он показал на письменный стол, — и мне предстоит их истолковать.
— Но вы только что сказали, — напомнил Франт, — что там нет ничего, чем можно было бы подкрепить обвинительный приговор.
— Возможно, нет. Но когда знаешь, где искать, не так сложно найти то, что тебе нужно. По крайней мере, я на это надеюсь. Конечно, случается и так, что тебе уже точно известно, кто убийца, а ты не в состоянии его уличить.
Франт встал, чтобы уйти.
— Пока вы этим занимаетесь, — произнес он, — вы не будете против, если я немного поработаю самостоятельно?
— Конечно нет. А что вы задумали?
— Я по-прежнему считаю, что Илз — наиболее вероятный фигурант в нашем списке. Хотя о нем нам известно меньше всего. Я хотел бы запросить ордер на его арест.
— Ордер?
— Да, за двоеженство.
Маллет уставился на сержанта.
— Но вы не можете, — сказал он. — Не можете, опираясь только на историю, которую рассказала мне миссис Илз…
— А я и не собираюсь опираться на нее. Если Баллантайн пронюхал о его первом браке, то в его бумагах должны быть какие-то записи об этом. Все документы находятся у Реншоу. Попрошу, чтобы он дал мне их просмотреть.
Маллет не замедлил показать, что оценил идею своего подчиненного.
— Это действительно хорошее предложение, — признал он. — Сделайте это. Выясните, можем ли мы доказать правдивость истории миссис Илз, и дайте мне знать.
— А потом я смогу запросить ордер?
Инспектор улыбнулся, отчасти как родитель, уступающий ребенку, который жаждет удовольствия.
— Посмотрим, — улыбнулся он. — Возможно, когда я это обдумаю, нам понадобится ордер на арест за что-то более серьезное, чем двоеженство.
— Значит, вы считаете, что в конечном счете я прав насчет
— Нет, не считаю! — неожиданно взревел инспектор, выведенный из себя. Ничего я пока не считаю. Я только прошу вас уйти и дать мне подумать!
И Франт обнаружил, что его буквально выгнали из комнаты.
«Похоже, у некоторых людей размышления съедают все рабочее время, таков был невысказанный комментарий сержанта, когда он уходил. — Но я готов побиться об заклад: первое, что он сделает, — это пойдет и наестся до отвала за обедом».
Франт не возвращался несколько часов. Когда наконец он снова зашагал по коридору, ведущему в кабинет Маллета, это были размашистые, нетерпеливые шаги человека, несущего хорошую весть. Он постучал в дверь и, не дождавшись ответа, тут же вошел. Слова, которые он заготовил произнести, сменились возгласом изумления и отвращения. Его начальник с закрытыми глазами развалился в кресле. Его ноги каким-то чудом балансировали на перевернутой корзине для мусора, которая, казалось, вот-вот сомнется под его весом. Огромное тело Маллета плавно и ритмично колыхалось в такт глубокому сонному дыханию.
Когда именно инспектор проснулся, Франт не смог бы сказать. Глядя на Маллета, он только постепенно стал осознавать, что тот рассматривает его из-под полуприкрытых век. Потом уголки рта начальника слегка дрогнули, растягиваясь в дружелюбную, почти озорную усмешку. Эта стадия длилась всего несколько секунд, а затем, совершенно внезапно, весь человек разом ожил. Судорожно дернувшись, инспектор резко выпрямился в кресле, поставил ноги на пол, широко раскрыл глаза. Корзина для мусора покатилась по комнате от его движения и оказалась у противоположной стены. Там и осталась — единственная свидетельница досадного промаха в карьере образцового офицера.
Это был затруднительный момент для сержанта, чье искреннее уважение к Маллету взяло верх над требованиями дисциплины, вынуждая его изо всех сил делать вид, как будто не произошло ничего необычного. Но Маллет сохранял благодушную невозмутимость.
— Знаете, — проговорил он с видом человека, который решил поделиться чем-то глубоко сокровенным, — я почти спал, когда вы вошли. Устал, — добавил он без особой необходимости.
Милая, приветливая улыбка не сходила с его губ, и это придало Франту храбрости спросить не без ехидства:
— Вы хорошо пообедали?
— Я вообще не обедал, — последовал удивительный ответ, — а что, времени уже много?
— Почти три часа.
— Боже мой! Ну что же, ничего не поделаешь. А теперь расскажите мне, чем вы занимались.
Франта настолько поразило нехарактерное безразличие инспектора к своему распорядку приема пищи, которое, как он чувствовал, должно было знаменовать собой какое-то событие величайшей важности, что новость, которую он со всех ног примчался рассказать, показалась ему в сравнении с этим пустячным делом. Но пока он рассказывал свою историю, к нему отчасти вернулся его прежний энтузиазм, а явный интерес, с которым ему внимал Маллет, стал для него дополнительным поощрением.