Жили по соседству

Шубин Алексей Иванович

– Вот и я примерно так, - ответил незнакомец. В течение первых двенадцати ходов партия развивалась быстро, но наступил момент, когда Ляликов задумался: незнакомец не сделал в дебюте ни одной ошибки и прочно удерживал инициативу. Только переведя игру в миттельшпиль, Ляликов несколько облегчил свое положение, но удивительно: стоило ему построить какой-нибудь план атаки, сейчас же возникала контругроза. На двадцать четвертом ходу между противниками произошел многозначительный разговор.

– Так вы, ягодка, утверждаете, что играете в силу третьей категории? спросил Ляликов.
– Этакий вы плутишка, товарищ!

Незнакомец

был много моложе Ляликова и из уважения к его возрасту ответил вежливо:

– Приоритет по части плутовства за вами! Я с первых ходов заметил, что вы - первокатегорник и знаете теорию дебютов.

– Допустим!
– проворчал Ляликов.
– А вы?

– Я - мастер.

Ляликов крякнул. Положение осложнялось тем, что столик, за которым шла игра, стал центром внимания всех любителей, моментально побросавших свои партии и превратившихся в свирепых болельщиков. Некоторые из чувства заводского патриотизма болели за Ляликова, но большинство (уж очень он всем насолил!) явно благоволило к незнакомцу. В этот вечер инженер Ляликов пожинал то, что сеял в течение многих лет.

После сорока восьми ходов "легонькая" партия перешла в сложнейший эндшпиль с малозаметным позиционным преимуществом у незнакомца.

– Предлагаю ничью!
– сказал Ляликов.

– Согласиться на ничью мы успеем, - возразил противник.
– У меня преимущество на ферзевом фланге.

– Правильно, но оно нейтрализовано моей проходной пешкой "с".

– Ее можно заблокировать.

– Попробуйте!

Партия, к великому удовольствию болельщиков, продолжалась и закончилась на восемьдесят втором ходу, когда незнакомец, заблокировав пешку, начал планомерный разгром шаткой позиции Ляликова на ферзевом фланге.

– Сдаюсь!
– заблаговременно заявил Ляликов, любивший "присобачивать маты" другим, но вовсе не хотевший видеть своего короля в положении загнанной собаки.

Аудитория встретила его заявление гулом одобрения. Но вполне болельщики удовлетворены все-таки не были: им не терпелось узнать, кто победил непобедимого Ляликова. Тот же вопрос интересовал и самого начальника конструкторского бюро.

– Теперь, дорогой мой ягодка, нам необходимо познакомиться... Александр Александрович Ляликов, начальник конструкторского бюро.

Пожимая руку недавнего партнера, незнакомец отрекомендовался:

– Петр Борисович Назаров, старший научный сотрудник...

И он назвал научно-исследовательский экспериментальный институт станкостроения с таким заковыристым названием, что все присутствующие рты разинули. Не растерялся один Ляликов, быстро спросивший:

– Это ваша была статья о конструкции ДЧМ-3174?

– Моя.

– Дельно написано. В наши края зачем, не секрет?

– Ни малейшего. У вас на заводе устанавливаются станки нашей конструкции, и я хотел бы ознакомиться с процессом их освоения. Кроме того, меня интересует опыт передовиков-станочников. У нас есть своя база - экспериментальный завод, но, признаться, тесновато там, да и обстановка тепличная.

– Ну уж у нас-то, ягодка, вы полный простор найдете! Целина!.. И климат довольно суровый... Рабочий, Знаете ли, климат... Долго пробыть думаете?

– До конца освоения.

– Вот и великолепно: будем встречаться. Поучите меня играть.

Язык Ляликова говорил одно, глаза - другое. В них нетрудно было прочитать

жажду реванша.

Что касается последующего разговора двух конструкторов, то он завел бы автора в такие дебри технологии машиностроения, что он предпочитает сознаться в невежестве. Тем более, что главное он сделал: познакомил читателей с двумя новыми персонажами повести.

1

После пережитой тревожной ночи Игорь Куликовский испытывал некий душевный кризис. При всей своей трусости, доказанной столь наглядно, он был болезненно самолюбив. Чем больше доходило до него насмешек (а недостатка в насмешниках и особенно в насмешницах не было), тем более он озлоблялся, причем озлобленность эта странным образом смешивалась с ненавистью и завистью к Голованову, Татарчуку и Карасеву. Особенно к последнему. Сам Леонид Карасев, узнав об этом, был бы очень удивлен: он меньше других смеялся над Куликовским и искренне продолжал считать его приятелем.

Происходило это от великой разницы характеров. Карасев легко и быстро забывал маленькие неприятности, Куликовский старательно, почти любовно хранил о них память. Не мудрено, что со временем они разрастались в его представлении до исполинских размеров. Особенно памятен был ему случай трехлетней давности, когда Карасев, освоив резание керамическими резцами, впервые переключил станок на большее число оборотов. Вышло чисто случайно, что Карасев довел число оборотов до 1100 в то время, когда около его станка стоял Куликовский. Все произошло молниеносно: от станка дохнуло жарким масляным ветром, стружка побежала с удвоенной быстротой, звук резания стал выше... Куликовскому показалось, что станок разлетается вдребезги. Неведомая сила так и отбросила его в сторону. Карасев улыбаясь, сказал:

– Тебе, Горька, только по технике безопасности работать.

С тех пор Карасев сделал много новых технических экспериментов, иногда удачных, иногда неудачных, а Куликовский шел издали по его следам, сзади Татарчука и Голованова. Частенько его опережали совсем молодые ребята, вышедшие из фабрично-заводского училища. Было обидно, но на собраниях Куликовский всегда оправдывался тем, что план перевыполняет, а за большим заработком не гонится. Не мог же он, комсомолец, сказать, что боится новаторства?

Покупку машины Карасевым Куликовский принял как личное для себя оскорбление. Конечно, и он мог купить машину, а вот не вышло... Как-то (в отсутствие Леонида и Голованова) попробовал пустить слух: ему, мол, Карасеву, отец деньги на покупку дал... Получилось конфузно: все хорошо знали, что иной месяц Леонид зарабатывал больше самого Федора Ивановича.

Только в одном Куликовский без труда превосходил товарищей по бригаде - по части франтовства и успеха у иных работниц "Плюшевой игрушки". Дурочки на слово верили красивому парню, что он всегда и во всем на первом месте. И вот, пожалуйста, на весь поселок прошел слух: пока Леонид Карасев задерживал и обезоруживал отчаянных хулиганов, он, Куликовский, сбежав от товарищей, отсиживался черт знает где! Другую насмешку можно мимо ушей пропустить (мало ли что треплют!), но на этот раз о поведении Куликовского говорилось (хотя, конечно, и вскользь) на суде. Встретил он как-то на Рабочем проспекте знакомых девушек с фабрики, хотел к ним подойти, а они в разные стороны. Визжат: "Ой, пахнет!" Одна из насмешниц даже нос зажала. Вот уж подлинно - кому венок, кому веник!