Жираф Джим
Шрифт:
— А жена дома?
— Она меня бросила, Скотт. Говорит, я ей внимания не уделяю. Целыми днями смотрю телевизор.
— Да, невесело.
— Жизнь вообще невеселая штука, — говорит Эдди, цитируя «Крутых копов». И продолжает цитату: — Рвешь задницу, носишься как угорелый вверх-вниз по лиственнице — ради чего? Ради чего мы вообще живем? Чтобы арестовывать граждан и бить их ногами по голове?
— Это точно.
— Помнишь, кто так говорил, Скотт?
— Инспектор Синий?
— Инспектор Черный, — говорит Эдди. —
— Только там не было никаких «лиственниц», «елок» и прочих «сосен». Там было «по городу». «Носишься как угорелый по городу — и ради чего?»
Эдди смотрит на меня как на идиота.
— По мне так, Скотт, как ни крути, жизнь — дерьмо.
— И что?
— Что «и что»?
— А, понятно.
Эдди замирает на месте и поворачивается ко мне.
— Да ты глянь вокруг и скажи честно, ты видишь хоть что-нибудь, что не дерьмо?
И он, в сущности, прав. Как и у всякого пролетария, у Эдди вечно нет денег, а те деньги, которые есть, он тратит на лотерейные билеты, алкоголь, сигареты, бульварную прессу и мягкое порно.
— Знаешь, что, Эдди. По-моему, тебе надо в отпуск.
Эдди качает головой.
— Холодно сейчас в отпуск.
— А ты поезжай куда-нибудь, где жарко.
— А там слишком жарко, — говорит он и заводит меня к себе в спальню. — В общем, дома оно всяко лучше.
Я молча киваю.
— Ты, Скот, прикольный чувак. Сперва приходишь ругаться, что моя антенна забивает твой телик, а потом идешь смотреть мой.
Я еще только вошел в спальню Эдди, а меня уже тянет уйти восвояси. Одна половина двуспальной кровати завалена переплетенными проводами самых разных цветов и оттенков. Даже, наверное, больше, чем половина, так что место для Эдди остается лишь с самого краешка. Телевизор стоит под окном, в окне светит солнце, и ореол яркого света окружает экран, по которому идет «снег» — в виде трескучих голубоватых пушинок. Эдди передает мне пульт.
— Вот. Настрой эту зверскую антенну. Она управляется с пульта.
Антенна, надо сказать, у него огромная. Больше, чем автомобиль типа хэтчбек или даже универсал. Я пытаюсь разобраться с пультом и явственно слышу, как антенна поворачивается на крыше. Картинки на экране сменяют друг друга, словно в калейдоскопе. Ковбой, примеряющий новые джинсы. Борцы сумо. Животные, показывающие фокусы.
— Качество картинки оставляет желать лучшего.
— Это помехи.
— Откуда бы?
— С твоего телика.
— Если наш телевизор тебе мешает, надо было сказать нам сразу. Мы бы его выключили.
— Это было бы не по-соседски.
— Да, наверное, — говорю я, покраснев от стыда. — Эдди, слушай. У меня есть идея. Как тебе должно быть известно, я работаю на телевидении. Мои коллеги сейчас тестируют опытный образец новой телевизионной антенны, самой высокой из всех существующих на данный момент. Можно договориться,
— У меня в саду?! Правда?!
Я киваю.
— Вот блин, на фиг, — говорит Эдди, и глаза у него как два футбольных мяча. — Может быть, я и не прав. Может быть, не все в жизни — дерьмо.
Три дня спустя. Мыс Эдди в саду за Эддиным домом, взираем на новую антенну. Такая высокая, толстая, оплетенная венами проводов, с закругленной верхушкой — она что-то мне напоминает. Вот только никакие могу понять, что же именно.
— Нет слов. Блин, нет слов.
— Ага, — отвечаю я тупо. Потому что не знаю, что еще можно сказать. У меня тоже нет слов.
— Жены, жалко, нет.
— Думаешь, эта штука произвела бы на нее впечатление?
— Нет. Просто я думаю, кто будет чистить эту хреновину.
— Семейная жизнь — это не для тебя, да, Эдди?
— По мне так, как ни крути, а семейная жизнь — дерьмо.
— А вот я доволен семейной жизнью, — говорю я, улыбаясь жене через изгородь между участками. Она машет в ответ, вытащив тонкую руку из кармана своей длинной коричневой юбки. — Мы с Воздержаньей счастливы вместе. Мы с ней радуемся друг другу, как дети — праздничному пирогу.
— Пирогу с дерьмом.
— Вовсе нет, — говорю я в защиту пирога. — С черникой и яблоками. И с толстым слоем сахарной пудры.
— Сахар вреден для зубов, — говорит Эдди, демонстрируя свои плохие зубы. — Вон те ребята. — Он кивает в сторону электротехников, которые установили антенну и теперь наслаждаются заслуженным отдыхом за чашкой чая во внутреннем дворике. — Ты не обратил внимания, по сколько сахара они положили в чай? Каждый — по пять кусочков. Хотя в своем деле они мастера, ничего не скажу. Они знают, как установить антенну.
Один из техников вытирает о траву подошвы ботинок в бетонной крошке и подходит к нам.
— Тысяча тонн стали. Пятьдесят метров в высоту, десять метров в диаметре. И мы ее установили.
— Да, ребята, вы — сила, — говорит Эдди. — А теперь можно ее подключить?
Техник качает головой.
— Она еще не прошла испытания. Может закоротить, так что всю улицу вырубит. Электричество, в смысле. Ладно, ребята, пошли.
Они собирают свои инструменты, и тут на них падает тень, зловещая голубоватая тень. Будучи типичными пролетариями, они, конечно же, ничего не замечают, как не замечает и Эдди. Но я ее вижу и узнаю первый член отношения, выражаясь математическим языком. Разумеется, это Джим. При его неизлечимом психозе на всех и вся, что может составить ему конкуренцию и затмить его призрачный блеск, потусторонний жираф разросся почти до размеров антенны, на которую в данный момент и пытается взгромоздиться. Взгромоздиться, прошу заметить, с целями малоприличными, я бы даже сказал, непотребными.